— Это идея! — сказал я одобрительно. — До этого нужно было додуматься!
Готтфрид ухмыльнулся.
— Не сад, а настоящая золотая жила!
Он торжественно положил мне руку на плечо.
— Беру тебя в долю! Думаю, теперь тебе это пригодится!
— Почему именно теперь? — спросил я.
— Потому что городской парк довольно сильно опустел. А ведь он был твоим единственным источником, не так ли?
Я кивнул.
— Кроме того, — продолжал Готтфрид, — ты теперь вступаешь в период, когда проявляется разница между буржуа и кавалером. Чем дольше буржуа живет с женщиной, тем он менее внимателен к ней. Кавалер, напротив, все более внимателен. — Он сделал широкий жест рукой. — А с таким садом ты можешь быть совершенно потрясающим кавалером.
Я рассмеялся.
— Все это хорошо, Готтфрид, — сказал я. — Ну, а если я попадусь? Отсюда очень плохо удирать, а набожные люди скажут, что я оскверняю священное место.
— Мой дорогой мальчик, — ответил Ленц. — Ты здесь видишь кого-нибудь? После войны люди стали ходить на политические собрания, а не в церковь.
Это было верно.
— А как быть с пасторами? — спросил я.
— Им до цветов дела нет, иначе сад был бы ухожен лучше. А Господь Бог будет только рад, что ты доставляешь кому-то удовольствие. Ведь он не вредный.
— Ты прав! — Я смотрел на огромные, старые кусты. — На ближайшие недели я обеспечен!
— Дольше. Тебе повезло. Это очень устойчивый, долгоцветущий сорт роз. Дотянешь минимум до сентября. А потом пойдут астры и хризантемы. Пойдем, покажу, где.
Мы пошли по саду. Розы пахли одуряюще. Как гудящее облако, с цветка на цветок перелетали рои пчел.
— Посмотри на пчел, — сказал я и остановился. — Откуда они взялись в центре города? Ведь поблизости нет ульев. Может быть, пасторы разводят их на крышах своих домов?
— Нет, братец мой, — ответил Ленц. — Голову даю наотрез, что они прилетают с какого-нибудь крестьянского двора. Просто они хорошо знают свой путь… — он прищурил глаза, — а мы вот не знаем…
Я повел плечами.
— А может быть, знаем? Хоть маленький отрезок пути, но знаем. Насколько это возможно. А ты разве нет?
— Нет. Да и знать не хочу. Когда есть цель, жизнь становится мещанской, ограниченной.
Я посмотрел на башню собора. Шелковисто-зеленым силуэтом высилась она на фоне голубого неба, бесконечно старая и спокойная. Вокруг нее вились ласточки.
— Как здесь тихо, — сказал я.
Ленц кивнул.
— Да, старик, тут, собственно, и начинаешь понимать, что тебе не хватало только одного, чтобы стать хорошим человеком, — времени. Верно я говорю?
— Времени и покоя, — ответил я. — Покоя тоже не хватало.
Он рассмеялся.