* * *
Пат не слышала, как я вошел. Она сидела на полу перед зеркалом и примеряла шляпку — маленький черный ток. На ковре стояла лампа. Комната была полна теплым, коричневато-золотистым сумеречным светом, и только лицо Пат было ярко освещено. Она придвинула к себе стул, с которого свисал шелковый лоскуток. На сиденье стула поблескивали ножницы.
Я замер в дверях и смотрел, как серьезно она мастерила свой ток. Она любила располагаться на полу, и несколько раз, приходя вечером домой, я заставал ее заснувшей с книгой в руках где-нибудь в уголке, рядом с собакой.
И теперь собака лежала около нее и тихонько заворчала. Пат подняла глаза и увидела меня в зеркале. Она улыбнулась, и мне показалось, что весь мир стал светлее. Я прошел в комнату, опустился за ее спиной на колени и — после всей грязи этого дня — прижался губами к ее теплому, мягкому затылку.
Она подняла ток.
— Я переделала его, милый. Нравится тебе так?
— Совершенно изумительная шляпка, — сказал я.
— Но ведь ты даже не смотришь! Сзади я срезала поля, а спереди загнула их кверху.
— Я прекрасно все вижу, — сказал я, зарывшись лицом в ее волосы. — Шляпка такая, что парижские модельеры побледнели бы от зависти, увидев ее.
— Робби! — Смеясь, она оттолкнула меня. — Ты в этом ничего не смыслишь. Ты вообще когда-нибудь замечаешь, как я одета?
— Я замечаю каждую мелочь, — заявил я и подсел к ней совсем близко, правда стараясь прятать свой разбитый нос в тени.
— Вот как? А какое платье было на мне вчера вечером?
— Вчера? — Я попытался вспомнить, но не мог.
— Я так я думала, дорогой мой! Ты ведь вообще почти ничего обо мне не знаешь.
— Верно, — сказал я, — но в этом и состоит вся прелесть. Чем больше люди знают друг о друге, тем больше у них получается недоразумений. И чем ближе они сходятся, тем более чужими становятся. Вот возьми Хассе и его жену: они знают друг о друге все, а отвращения между ними больше, чем между врагами.
Она надела маленький черный ток, примеряя его перед зеркалом.
— Робби, то, что ты говоришь, верно только наполовину.
— Так обстоит дело со всеми истинами, — возразил я. — Дальше полуправд нам идти не дано. На то мы н люди. Зная одни только полуправды, мы и то творим немало глупостей. А уж если бы знали всю правду целиком, то вообще не могли бы жить.
Она сняла ток и отложила его в сторону. Потом повернулась и увидела мой нос.
— Что такое? — испуганно спросила она.
— Ничего страшного. Он только выглядит так. Работал под машиной, и что-то свалилось мне прямо на нос.
Она недоверчиво посмотрела на меня:
— Кто тебя знает, где ты опять был! Ты ведь мне никогда ни о чем не рассказываешь. Я знаю о тебе так же мало, как и ты обо мне.