Я посидел с ним еще немного — только чтобы дать ему выговориться. Но я ничего не добился. Он продолжал вертеться в заколдованном кругу, хотя мне показалось, что он немного успокоился. Он выпил рюмку коньяку. Потом меня позвала Пат.
— Одну минутку, — сказал я и встал.
— Да, — ответил он, как послушный ребенок, и тоже поднялся.
— Побудьте здесь, я сейчас…
— Простите…
— Я сейчас же вернусь, — сказал я и пошел к Пат.
Она сидела в кровати, свежая и отдохнувшая.
— Я чудесно спала, Робби! Вероятно, уже полдень.
— Ты спала только час, — сказал я и показал ей часы.
Она посмотрела на циферблат.
— Тем лучше, значит у нас масса времени впереди. Сейчас я встану.
— Хорошо. Через десять минут я приду к тебе.
— У тебя гости?
— Хассе, — сказал я. — Но это ненадолго.
Я пошел обратно, но Хассе уже не было. Я открыл дверь в коридор. И там было пусто. Прошел по коридору и постучал к нему. Он не ответил. Открыв дверь, я увидел его перед шкафом. Ящики были выдвинуты.
— Хассе, — сказал я, — примите снотворное, ложитесь в постель и прежде всего выспитесь. Вы слишком возбуждены.
Он медленно повернулся ко мне.
— Быть всегда одному, каждый вечер! Всегда торчать здесь, как вчера! Подумать только…
Я сказал ему, что все изменится и что есть много людей, которые по вечерам одиноки. Он проговорил что-то неопределенное. Я еще раз сказал ему, чтобы он ложился спать, — может быть, ничего особенного не произошло и вечером его жена еще вернется. Он кивнул и протянул мне руку.
— Вечером загляну к вам еще раз, — сказал я и с чувством облегчения ушел.
* * *
Перед Пат лежала газета.
— Робби, можно пойти сегодня утром в музей, — предложила она.
— В музей? — спросил я.
— Да. На выставку персидских ковров. Ты, наверно, не часто бывал в музеях?
— Никогда! — ответил я. — Да и что мне там делать?
— Вот тут ты прав, — сказала она, смеясь.
— Пойдем. Ничего страшного в этом нет. — Я встал. — В дождливую погоду не грех сделать что-нибудь для своего образования.
Мы оделись и вышли. Воздух на улице был великолепен. Пахло лесом и сыростью. Когда мы проходили мимо «Интернационаля», я увидел сквозь открытую дверь Розу, сидевшую у стойки. По случаю воскресенья она пила шоколад. На столике лежал небольшой пакет. Видимо, она собиралась после завтрака, как обычно, навестить свою девочку. Я давно не заходил в «Интернациональ», и мне было странно видеть Розу, невозмутимую, как всегда. В моей жизни так много переменилось, что мне казалось, будто везде все должно было стать иным.
Мы пришли в музей. Я думал, что там будет совсем безлюдно, но, к своему удивлению, увидел очень много посетителей. Я спросил у сторожа, в чем дело.