Его голос потонул в общем шуме. Он вообще не котировался всерьез как мужчина. Я сел за пианино и начал играть. Все запели:
Мне песня старая одна
Мила с начала дней,
Она из юности слышна,
Хозяйка выключила электричество. Теперь горели только свечи на елке, разливая мягкий свет. Тихо булькал пивной кран, напоминая плеск далекого лесного ручья, и плоскостопый Алоис сновал по залу неуклюжим черным привидением, словно колченогий Пан. Я заиграл второй куплет. С блестящими глазами, с добрыми лицами мещаночек, сгрудились девушки вокруг пианино. И — о чудо! — кто-то заплакал навзрыд. Это был Кики, вспомнивший свой родной Люкенвальде.
Тихо отворилась дверь. С мелодичным напевом гуськом в зал вошел хор во главе с Григоляйтом, курившим черную бразильскую сигару. Певцы выстроились позади девиц.
О, как был полон этот мир,
Когда я уезжал!
Теперь вернулся я назад —
Каким пустым он стал.
Тихо отзвучал смешанный хор.
— Красиво, — сказала Лина.
Роза зажгла бенгальские огни. Они шипели и разбрызгивали искры.
— Вот, а теперь что-нибудь веселое! — крикнула она. — Надо развеселить Кики.
— Меня тоже, — заявил Стефан Григоляйт.
В одиннадцать часов пришли Кестер и Ленц. Мы сели с бледным Джорджи за столик у стойки. Джорджи дали закусить, он едва держался на ногах. Ленц вскоре исчез в шумной компании скотопромышленников. Через четверть часа мы увидели его у стойки рядом с Григоляйтом. Они обнимались и пили на брудершафт.
— Стефан! — воскликнул Григоляйт.
— Готтфрид! — ответил Ленц, и оба опрокинули по рюмке коньяку.
— Готтфрид, завтра я пришлю тебе пакет с кровяной и ливерной колбасой. Договорились?
— Договорились! Все в порядке! — Ленц хлопнул его по плечу. — Мой старый добрый Стефан!
Стефан сиял.
— Ты так хорошо смеешься, — восхищенно сказал он, — люблю, когда хорошо смеются. А я слишком легко поддаюсь грусти, это мой недостаток.
— И мой тоже, — ответил Ленц, — потому я и смеюсь. Иди сюда, Робби, выпьем за то, чтобы в мире никогда не умолкал смех!
Я подошел к ним.
— А что с этим пареньком? — спросил Стефан, показывая на Джорджи. — Очень уж у него печальный вид.
— Его легко осчастливить, — сказал я. — Ему бы только немного работы.
— В наши дни это хитрый фокус, — ответил Григоляйт.
— Он готов на любую работу.
— Теперь все готовы на любую работу. — Стефан немного отрезвел.
— Парню надо семьдесят пять марок в месяц.
— Ерунда. На это ему не прожить.
— Проживет, — сказал Ленц.
— Готтфрид, — заявил Григоляйт, — я старый пьяница. Пусть. Но работа — дело серьезное. Ее нельзя сегодня дать, а завтра отнять. Это еще хуже, чем женить человека, а назавтра отнять у него жену. Но если этот парень честен и может прожить на семьдесят пять марок, значит ему повезло. Пусть придет во вторник в восемь утра. Мне нужен помощник для всякой беготни по делам союза и тому подобное. Сверх жалованья будет время от времени получать пакет с мясом. Подкормиться ему не мешает — очень уж тощий.