— Не беспокойтесь, господин пастор, — сказал Валентин, — мы возместим вам потерю.
— Дело не в книге, — тихо ответил пастор, — а в очках: они мне нужны.
Валентин сломал ветку у кладбищенской изгороди. Он встал на колени у могилы, ухитрился подцепить очки за дужку и извлечь их из венка. Оправа была золотая. Может быть, пастор поэтому и хотел получить их обратно. Библия проскользнула сбоку и очутилась под гробом; чтобы достать ее, пришлось бы поднять гроб и спуститься вниз. Этого не желал и сам пастор. Он стоял в полном замешательстве.
— Не сказать ли мне все-таки нескольких слов? — спросил он.
— Не беспокойтесь, господин пастор, — сказал Фердинанд. — Теперь у него под гробом весь Ветхий и Новый завет.
Остро пахла вскопанная земля. В одном из комьев копошилась белая личинка. Я подумал: «Могилу завалят, а личинка будет жить там внизу; она превратится в куколку и в будущем году, пробившись сквозь слой земли, выйдет на поверхность. А Готтфрид мертв. Он погас». Мы стояли у могилы, зная, что его тело, глаза и волосы еще существуют, правда, уже изменившись, но все-таки еще существуют, и что, несмотря на это, он ушел и не вернется больше. Это было непостижимо. Наша кожа была тепла, мозг работал, сердце гнало кровь по жилам, мы были такие же, как прежде, как вчера, у нас было по две руки, мы не ослепли и не онемели, все было, как всегда… Но мы должны были уйти отсюда, а Готтфрид оставался здесь и никогда уже не мог пойти за нами. Это было непостижимо.
Комья земли забарабанили по крышке гроба. Могильщик дал нам лопаты, и вот мы закапывали его — Валентин, Кестер, Альфонс, я, — как закапывали когда-то не одного товарища. Вдруг мне почудилось, будто рядом грянула старая солдатская песня, старая, печальная солдатская песня, которую Готтфрид часто пел:
Аргоннский лес, Аргоннский лес,
Ты как большой могильный крест…
Альфонс принес черный деревянный крест, простой крест, какие стоят сотнями тысяч во Франции вдоль бесконечных рядов могил. Мы укрепили его у изголовья могилы Готтфрида.
— Пошли, — хрипло проговорил наконец Валентин.
— Да, — сказал Кестер. Но он остался на месте. Никто не шелохнулся. Валентин окинул всех нас взглядом.
— Зачем? — медленно сказал он, — Зачем же?.. Проклятье!
Ему не ответили.
Валентин устало махнул рукой.
— Пойдемте.
Мы пошли к выходу по дорожке, усыпанной гравием. У ворот нас ждали Фред, Джорджи и остальные.
— Как он чудесно смеялся, — сказал Стефан Григоляйт, и слезы текли по его беспомощному печальному лицу.
Я оглянулся. За нами никто не шел.