— Робби, — рявкнул он, — старый спекулянт! Ну-ка встать и стоять смирно! Начальство желает говорить с тобой!
— Господи Боже мой! — Я поднялся. — А я-то надеялся, что вы и не вспомните. Помилосердствуйте, ребята, прошу вас!
— Так легко от нас не отделаешься! — Готтфрид положил на стол пакет, в котором что-то здорово задребезжало. За ним вошел Кестер. Ленц встал передо мной во весь свой огромный рост.
— Робби, что тебе сегодня бросилось в глаза раньше всего другого?
— Танцующая старуха, — вспомнил я.
— Святой Моисей! Дурная примета! Но, знаешь ли, она в духе твоего гороскопа. Только вчера я его составил. Итак, рожденный под знаком Стрельца, ты человек ненадежный и колеблешься, как тростник на ветру. А тут еще эти подозрительные тригоны Сатурна. Да и Юпитер в этом году подкачал. Но поскольку мы с Отто вроде как твои отец и мать, то я первым преподношу тебе нечто для самозащиты. Возьми этот амулет. Когда-то я получил его от девы, чьими предками были инки. В ней текла голубая кровь, были у нее плоскостопие, вши и дар предсказывать будущее. «О, белокожий чужеземец, — сказала мне она, — этот талисман носили на себе короли, в нем заключены все силы Солнца, Земли и Луны, уже не говоря о более мелких планетах. Дай доллар серебром на водку и бери его». И дабы не обрывались звенья счастья, я передаю его тебе, Робби.
С этим он надел мне на шею крохотную черную фигурку на тонкой цепочке.
— Вот так-то! Это против горестей высшего порядка. А от повседневных неприятностей вот — шесть бутылок рому. Их дарит тебе Отто! Этот ром вдвое старше тебя!
Он развернул пакет и одну за другой поставил бутылки на стол, залитый светом утреннего солнца. Бутылки сверкали, как янтарь.
— Великолепное зрелище, — сказал я. — И где ты их только раздобыл, Отто?
Кестер рассмеялся.
— Довольно путаная история. Долго рассказывать… Лучше скажи, как ты-то себя чувствуешь? Как тридцатилетний?
Я махнул рукой.
— Да вроде бы нет — чувство такое, будто мне шестнадцать и в то же время пятьдесят. В общем хвалиться нечем.
— И это ты называешь «хвалиться нечем»! — возразил Ленц. — Да пойми ты — выше этого вообще ничего нет. Ведь ты без чьей-либо помощи, так сказать, суверенно покорил время и проживешь целых две жизни.
Кестер внимательно смотрел на меня.
— Оставь его, Готтфрид, — сказал он. — Дни рождения ущемляют самолюбие человека. Особенно по утрам… Но ничего — постепенно он придет в себя.
Ленц сощурился.
— Чем меньше у человека самолюбия, Робби, тем большего он стоит. Тебя это утешает?
— Нет, — ответил я, — нисколько. Если человек чего-то стоит, значит он уже как бы памятник самому себе. По-моему, это и утомительно и скучно.