— Менее странный, чем вам кажется, — с горечью ответила Эрна. — На этот счет мне кое-что известно.
Я вспомнил о связи Эрны с ее шефом.
— Но я вам дам хороший совет, — продолжала она. — Постарайтесь зарабатывать так, чтобы хватало на двоих. Это самое простое решение вопроса. Женитесь.
Я рассмеялся.
— Вот так здорово! Не знаю, смогу ли я взять столько на себя.
Эрна странно посмотрела на меня. При всей своей живости она показалась мне вдруг слегка увядшей и даже постаревшей.
— Вот что я вам скажу, — произнесла она. — Я живу хорошо, и у меня немало вещей, которые мне вовсе не нужны. Но поверьте, если бы кто-нибудь пришел ко мне и предложил жить вместе, по-настоящему, честно, я бросила бы все это барахло и поселилась бы с ним хоть в чердачной каморке. — Ее лицо снова обрело прежнее выражение. — Ну, Бог с ним со всем — в каждом человеке скрыто немного сентиментальности. — Она подмигнула мне сквозь дым своей сигаретки. — Даже в вас, вероятно.
— Откуда?..
— Да, да… — сказала Эрна. — И прорывается она совсем неожиданно…
— У меня не прорвется, — ответил я.
Я был дома до восьми часов, потом мне надоело одиночество, и я пошел в бар, надеясь встретить там кого-нибудь.
За столиком сидел Валентин.
— Присядь, — сказал он. — Что будешь пить?
— Ром, — ответил я. — С сегодняшнего дня у меня особое отношение к этому напитку.
— Ром — молоко солдата, — сказал Валентин. — Между прочим, ты хорошо выглядишь, Робби.
— Разве?
— Да, ты помолодел.
— Тоже неплохо, — сказал я. — Будь здоров, Валентин.
— Будь здоров, Робби.
Мы поставили рюмки на столик и, посмотрев друг на друга, рассмеялись.
— Дорогой ты мой старик, — сказал Валентин.
— Дружище, черт бы тебя побрал! — воскликнул я. — А теперь что выпьем?
— Снова то же самое.
— Идет.
Фред налил нам.
— Так будем здоровы, Валентин.
— Будем здоровы, Робби.
— Какие замечательные слова «будем здоровы», верно?
— Лучшие из всех слов!
Мы повторили тост еще несколько раз. Потом Валентин ушел.
* * *
Я остался. Кроме Фреда, в баре никого не было. Я разглядывал старые освещенные карты на стенах, корабли с пожелтевшими парусами и думал о Пат. Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне не хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня неожиданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, — только так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я слишком хорошо знал — всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит ее вечная мука. Но ведь нет ничего прочного, ничего.
— Дай мне еще одну рюмку, Фред, — попросил я.