Неделю спустя у Якова новая беда: померла собака Лайка, когда-то охотничья. Он для охоты и брал ее, натаскивал, а потом кончилась охота: торговля пошла, с утра до ночи крутишься, как белка в колесе. Какая уж тут охота. Гляди, как бы тебя не подстрелили.
Вот и подохла собачка. Жена сказала: «От старости. Сколько ей лет-годов…» Яков возразил: «От тоски». Собачку он решил закопать в хорошем месте, на воле, где когда-то охотились.
Утром, как всегда, он отвез на рынок жену, помог товар разложить, сказал ей:
— Поеду, схороню.
— Ты там недолго, далеко-то не уезжай, — обеспокоилась Любочка. — Надо…
— Нам все надо. Надо, надо и надо! — неожиданно резко, вспылив, обрезал ее Яков и уехал.
Он вовсе не собирался далеко уезжать, но вспыхнув, не сразу остыл. «Надо и надо… Надо и надо…» — бормотал он под нос себе. А между тем ехал и ехал, пока не опамятовал: вот он — просторный Березовый лог, рядом — песчаные бугры-«кучугуры», поросшие рдяным тальником. Выйдя из машины, Яков огляделся и как-то разом отчетливо понял, что в мире — весна, настоящая весна в разгаре, и совсем рядом — молодое лето. А он и не заметил в суете, колготе. До света, впотьмах — подъем, рынок, потом — дорога, город, торговые базы, «оптовки», и снова — дорога, рынок. Везде суета и спешка. День за днем.
Далеко-далеко, на холмах, за Доном кричит гагарка: «О-го-го! О-го-го-го!» Зов ее протяжен. И ветер оттуда, от Дона, с холмов, от лесистого займища; он — легкий, словно дыхание, он — чистый, горьковатый и сладкий: полынный, тополевый, речной.
Басакин сел в машину и поехал на зов гагарки, к Дону: Березовый лог, Лазоревый, Старая Сокаревка, Лубники, Голубинские пески — все это когда-то хоженое-перехоженое; просторные пологие степные балки, лощины, озера в камышовой оправе, песчаные бугры-«кучугуры» с редкими корявыми соснами, гнутыми от ветров, в мочажинах — осинники с березками, самые грибные места.
И наконец, займищный лес возле Дона: дубравы, ближе к берегу — белокорые тополя-осокари, вербы, талы.
Собачку он закопал, сказав ей: «Тут тебе будет хорошо…» И в самом деле ведь хорошо.
Все обычное, суетное, все ушло, забылось; время отступило, оставив лишь вечное: весеннюю землю, воду и небо. Не хотелось трогаться с места, нарушая покой в душе и мире.
В лесистом береговом займище — месте укромном — было солнечно, тепло, порою жарко. Высокие легкие облака — в голубом небе; легкий ветер, тополевый, речной. Вода плещет в обрывистый песчаный берег. От воды — свежо, но отойди от берега десять шагов, в лощину, и сразу — знойно.