Я едва не вскрикнул, увидев, что ручка двери шевелится. Неужели это все еще сон?
Двери открылись — я никогда не запирал их, этот вид страха был мне не знаком, на своем чердаке я чувствовал себя вроде бы в абсолютной безопасности. В дверях стояла тетя.
Дневной свет беспощаден к ней. На тете — черное платье, она бледна, как воск, и, появившись из серого провала чердачной лестнички, выглядит так, будто скончалась сегодняшней ночью и теперь пришла меня пугать.
Однако голос ее звучал по-прежнему холодно и жестко, что стало привычно для нее в последнее время.
— Молодой человек не пойдет сегодня на работу?
— Проспал, — отозвался я, смиренно извиняясь и оправдываясь. — Никак не мог от волнения уснуть сегодня.
— Что это тебя так разволновало? Не мог найти свечку?
Я затаил дыхание. Полицейская ищейка и та не могла идти по следу быстрее и с большей уверенностью. Я уже слышал глубокое, гортанное ворчанье поражения, вот-вот готового обрушиться на мою голову. Секундное колебание означало мою гибель, проблеск страха выдал бы меня тете — на ее суд и расправу. Я должен был быстро пройти по тонкому острию ее неотступного взгляда и не поддаться головокружению, готовому свалить меня с ног.
К счастью, в моем нетопырином гнезде никогда не было недостатка в огарках свечей, я зажигал их чаще, чем керосиновую лампу.
Иной раз и несколько свечей сразу, расставив их по разным углам. Как раз на стуле возле моей постели стоял опрокинутый стакан, а на его дне в лужице растекшегося стеарина чернел обгоревший фитилек. Его отраженье мелькнуло в сетчатке моих глаз, хотя я ни на один миг не отвел взгляда от тетиного лица. Я преисполнился пренебрежения и уверенности.
— Какую свечку, тетя? — удивленно протянул я. — У меня их много про запас, а одна — всегда под рукой.
— По-моему, под рукой они у тебя чаще, чем нужно. Хотела бы я знать, откуда Здейсова девка взяла вчера стеарин, который бросила на печку. Не принесла же она ее с собой, в этом сомнений нет никаких. У нее даже сумочки не было — носовой платок она держала в руках.
В ту минуту я проклинал ее чисто женскую наблюдательность и сообразительность. Если бы меня спросили, как была одета Божена, я не мог бы описать ее наряд достаточно точно, хотя просидел с ней бок о бок почти целый вечер. Была у нее сумочка или нет? Я просто не обратил на это внимания, а тетя, едва удостоив ее одним-единственным взглядом, запомнила все. Попробуй схорони что-нибудь от таких глаз, и все же я не смел обнаружить не только слабости, но даже намека на неуверенность. В голове у меня гудело, и гул этот поднимался откуда-то из глубочайшей пропасти, которая разверзалась у меня под ногами.