Поэтому я должен увидеть Кленку, пока меня не опередила Маркета».
Так я и предполагаю поступить, но, по обыкновению, все развивается иначе.
На третий день вечером кто-то тихонько пробрался к дверям моего чердака. Одиннадцатый час, дом на запоре, кто бы это мог быть? Впервые за все время, пока я обитаю тут, мне приходит в голову мысль о ворах. Наверное, кого-то соблазнило белье, висящее на чердаке. Я уже готов повернуть ключ в замке — ничего-де и знать не знаю. Я ведь тут не затем, чтоб караулить чужие вещи и совать свой нос, куда не след. Но неведомый гость остановился как раз у моих дверей, мне слышно его взволнованное и прерывистое дыхание. Скорее всего, он знает, что я дома, и хочет убедиться, сплю я или нет. И тут, в тот момент, когда я начинаю поворачивать ключ, незнакомец дважды легонько стучит в дверь.
Я приоткрываю ее, и в комнату проскальзывает Маркета так поспешно и в таком испуге, будто кто-то преследует ее по пятам.
Дела творятся невероятные, мир сотрясается в своих основах, едва не рассыпаясь в прах. Воспитанная в монастыре дочь одного из известнейших пражских патрициев тайком, ночью крадется на чердак к молодому человеку! Я бы рассмеялся, если бы этот неожиданный ночной визит не потряс меня самого. Я пытаюсь, сколько могу, усмирить свое волнение и не подать виду, будто ее приход меня вообще хоть сколько-нибудь удивил. Пододвигаю ей стул.
— Садись, Маркета.
Она отрицательно трясет головой и стоит, опершись спиной о дверь. Могу ли я представить, каких усилий стоило ей подняться сюда и переступить мой порог?
— Я должна сейчас же уйти, Карличек. Наши могут проснуться.
Под глазами у нее пролегли тени, где скопилась вся темень бессонных ночей. Правда, мне, может быть, только так кажется, стол с лампой от нее слишком далеко. Но для меня ее лицо и локоны лучатся светом, хоть всю ее, целиком, окутайте тьмою, я все равно буду видеть ее так же ясно, как при блеске солнца.
— Что скажешь?
— Я послала Енику письмо, но оно вернулось обратно. «Адресат выбыл» — стоит на конверте. Что с ним, как по-твоему?
Я пожимаю плечами.
— Трудно сказать, но после того, что произошло, он не мог остаться у Здейсов.
У меня тут же мелькает мысль, что этим самым естественным разъяснением истины я, собственно, приношу ей облегчение и надежду.
— Впрочем, как знать, может, он вообще исчез из Праги. Стыдно показаться на люди.
Она вздрагивает, резко отрицая жестом подобное предположение.
— Он не делал ничего такого, чего нужно было бы стыдиться.
— Ну, об этом лучше ему знать. Только вся Прага наверняка болтает, что Кленке отомстила покинутая возлюбленная, а если он еще хоть немножко мужчина, то ему стыдно прежде всего за то, что в эту историю он и тебя впутал.