О какой жизни тоскует Нейтек? О такой и о другой, словами, что роятся в его голове, этого не скажешь. Ему бы родиться в другой постели… Почему человек не может выбрать себе судьбу? Он, Нейтек, выброшен в этот мир, словно блудный сын из отчего дома. Кто захватил его наследство? А тут еще какой-то долгополый мотается у его дверей и указывает, как ему жить, думает Нейтек, и ненависть к отцу Бружеку вспыхивает в нем с новой силой. А ведь он, Нейтек, не бездельник какой-нибудь, не рохля. За что ни возьмется, дело спорится в руках — людей завидки берут, — но удержаться нигде не может. Всякий раз где-то глубоко в нем будто лопается пружина и пропадает ко всему интерес. Зачем продолжать, зачем вообще трудиться? Купол радости опадает, обрушивается на него, превращаясь в прах и пепел, и, чтобы не задохнуться, он бежит и пьет, пьет, пьет. Горе всему, на что он глянет, к чему прикоснется. Вещи и люди восстают друг против друга. Красота рассыпается или ускользает, она всегда не там, где он ее ищет. Разве твоя жена не была красива, когда ты в первый раз посмотрел на нее? А что от нее осталось? В этом виновен ты? А кто же в таком случае виновен в том, что раздирает тебя? Где же тот случай, который мог бы, наконец, изменить и направить по другим рельсам твою жизнь? Что, если он никогда тебе не представится? Где-то ведь есть красота, вечная и неизменная, да только какая дорога ведет к ней?
Вот, наверное, почему Нейтек так любит строгать ножом деревянные чурбачки; видимо, в этих фигурках он ищет образ и подобие красоты. Никто никогда не видал, чтоб из этого что-нибудь получилось. Даже если иной раз, доведя до конца начатое, он вдруг обнаруживает, что красота исчезла, спряталась куда-то вглубь, оставив лишь скорбную и насмешливую пародию. Он прячет свое творенье поглубже в карман и более на него не глядит, и лишь вечером, сидя на скамеечке перед плитой, у кучи хвороста, выждав удобный момент, он швыряет на раскаленные угли неудавшийся плод своей мечты. И глядит, как языки пламени окутывают его желто-багровым одеянием, королевской мантией погибели, а когда утихает гул огня и остается чистый жар, в котором в последний раз мелькает форма предмета, прежде чем отправиться вместе с ним в последний путь угасания, прежде чем все покроет серая шкурка пепла, Нейтек грезит, будто видит то, что тщетно пытался найти и извлечь из дерева. Но образ рассыпается и исчезает раньше, чем Нейтек находит в себе смелость кинуться и выхватить его из огня, создавшего и уничтожившего его.
Божка делает четыре шага от плиты к окну, мимо матери, застилающей постель, и останавливается над Нейтеком: