Он вспоминает минуту головокружительного прозрения, пережитую, когда он стоял в дверях ризницы и смотрел, как сторож доливает масло в негасимую лампаду. В воздух храма вливались запахи, тянущиеся со скошенных лугов, и отец Бружек чувствовал, что хозяин и священник сливаются в нем в счастливом единении. Кто тогда пробудил его от мечтаний, в которых он склонялся перед стопами своего господа, кто повинен, что негасимая лампа угасла, задутая потоком воздуха? Декан, не переставая ходить, складывает ладони и начинает молиться горячо и страстно, чтобы в мыслях своих не вступить на ложную стезю. Но на зеркале воспоминаний появляется один образ за другим: вот помещик Дастых на празднике в саду у бургомистра впервые в жизни решился играть в карты, вот собственная, так взволновавшая его встреча с Квисом в костеле, вот исповедь Тлахача, признанье бургомистра и, наконец, голос народа, в котором звучит все более отчетливое подозрение. Зачем приходила пани Катержина к этому странному человеку, и отчего она с той поры занемогла и ничего определенного о ее болезни не известно? А сегодняшний день, этот смех, что еще звучит с фронтонов крыш при порывах ветра? Отцу Бружеку приходит в голову, что Божка ночует в конуре богадельни одна со своим отчимом, и тут уж он складывает ладони для новой молитвы.
И вот он даже не в состоянии хорошенько объяснить, как это вышло, но он стоит перед домом, как всегда без шляпы, и ветер треплет его седые, непокорные волосы, и отец Бружек спрашивает сам себя, что он такое задумал. В руке у него зажата тяжелая палка, которую он берет с собой, отправляясь в пешие походы по деревням своего прихода, но в какой момент и почему он снял ее с крючка на стене в передней, декан припомнить не может.
Ветер дует резкими порывами, в углу между костелом и кладбищенской стеной кружится в безумной, безысходной карусели клубок опавших листьев, растрепанные тучи тянутся над крышами, и белая башня костела вздымается над ними, как неприступный сторожевой бастион божьего града. Залитая светом месяца, обшарпанная богадельня кажется почти приветливой, пока облака не бросят на нее своих мутных теней. Передняя часть домика Квиса прячется в полумраке.
Отец Бружек стоит неподвижно и прислушивается. Эта ночь, наполненная гулом и завываньями, вздохами и шелестами, кажется ему единым круговоротом, который вовлек мир в свою засасывающую воронку и тянет его на дно пропасти. И конечно, прежде всего он затянул его самого. Потому что он забыл о молитве и сжимает в руках палку. Его мысли, разгоряченные игрой воображенья, утратили деревенскую трезвость. Ему кажется, что со всех сторон он слышит крадущиеся шаги невидимого и безымянного зла. Часы на ратуше высидели три яичка, но неизвестно, какой кукушечий час их снес.