Ну, а все-таки, как не занятно наблюдать за местными обычаями,—
да нет ровнее родного края,
березки русской красивее нет…
Если Бог даст, что новые потрясения не нарушат моих планов, то скоро увидимся. Как жалко, как жалко, что во встрече не будет участвовать ни Константин Николаевич, ни Жорж Бубликов, как, я об этом мечтал. Ведь я уже одною ногою чувствую себя у Вас и думаю, что мое огромное желание и другой ногой очутиться у Вас» придаст мне разворотливость… Приятно мне будет проехать и через родной Серпухов. Где-то там сохранилась одна завалявшаяся тетушка. Надо будет и ее навестить. Наверное, автобус идет через бор и минует Майскую (раньше Райскую) долину… "места, где столько милого любил", и где прошло много беззаботных, счастливых дней детства… Итак, встречайте. Или, лучше, я появлюсь неожиданно…»
Прошел месяц, другой, и бедный Сергей написал мне: «Мне очень грустно, но в этом году мы с Вами не увидимся. И Бог знает, что будет на будущий год. Я так был уверен, что в это лето побываю в родных краях, что огорчение мое сейчас очень велико. Помню Ваши слова из Пушкина: "Если жизнь тебя обманет, не печалься, не сердись… день веселья, верь, настанет, в день уныния смирись". Пусть это и будет нашим девизом».
Татьяна Васильевна Розанова… Это о ней ее знаменитый отец Василий Васильевич Розанов написал: «Таня… вся чиста как Ангел небесный и у нее вовсе нет мутной воды. Как и вовсе нет озорства. Озорства нет от того… что она много потихоньку плакала, ибо много себя ограничивала, много сдерживала, много работала над собою и себя воспитывала. Никому не говоря». Теперь это утлая старушка, о «всех печальница», а как сама «обертывающаяся» в жизни — одному Богу известно…
«С пособия меня сняли на общих основаниях. Теперь, кто получает пенсию больше 150 рублей, с пособия снимается. Надо искать службу из-за того, что на 125 рублей я прожить не могу. Комната и электричество стоят мне 75 рублей… Но настроение у меня почему-то очень хорошее. Потому что совесть ни в чем меня сейчас не упрекает и погода стоит дивно красивая».
«…У нас дома очень тяжело. В квартире все увеличивается количество людей. Теперь уже дошло до 12 человек в четырех комнатах. Вечный стук, шум, гвалт. Но ничего не поделаешь. Все время утешаю себя мыслью, что в аду еще хуже, еще больше народу будет…»
«…С хлебом плохо — хлеб очень плохой, и трудно его доставать. Сахару нет, и все приходится возить на своем горбу из Москвы…»
«…С сестрой Наденькой все неважно. Из больницы ее выписали. Числится на работе (художница), но не работает, и потому, что работы нет, и работать не может… Одно ясно, что у нее полный моральный крах во всем… И на инвалидность она не хочет выходить. Впрочем, толкуют, что ей не дадут ее. А я думаю, что самая мысль об инвалидности убивает ее. Не знаю, как она переживет свое положение».