Его спокойные размеренные прикосновения постепенно унимали ноющее напряжение в мускулах, и против желания успокаивали не только тело. Аман далеко не сразу заметил и еще позже осознал, что ссадины очищены от грязи, он сам — от засохших потеков крови из них, а платок уже забыт, и сильная горячая ладонь просто легонько поглаживает спину, завораживающе покружив у шеи, мягко очертив лопатки, и медленно спускаясь к пояснице. Что больное плечо удобно устроено, не доставляя хлопот, а он почти лежит, откинувшись на широкую грудь мужчины и вздрагивая в такт ее колебаниям… Костяшки пальцев прочертили бьющуюся под кожей венку, чтобы невесомым касанием подушечки пощекотать впадинку между ключицами, и юноша беззвучно всхлипнул, — разум демонстративно отказывался возвращаться и прерывать эти изумительные и такие опасные мгновения.
— Шшш… Нари, огненный мой… мой… негасимое мое пламя…
Если бы он стоял, то после почти опалившего его, тяжелого выдоха над ухом, и коротких быстрых касаний жадных губ рядом, по границе волос и у основания шеи, — Амани наверняка добавил бы себе синяков, потому что кости мгновенно превратились в плавящееся масло. Юноша резко втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы, и схватился за запястье мужчины, невольно выгибаясь вслед движению ладони, свободно ласкающей его обнаженный живот. Пах сводило от накатывавшего душной волной возбуждения, но искусав себе губы едва не до крови, Аман все же неведомо откуда нашел силы прошептать:
— Нет! — он выпрямился, пытаясь уйти от туманящей рассудок власти рук мужчины, и потерпев неудачу, неожиданно сбился на отчаянную мольбу. — Нет, прошу…
Амани чувствовал, что князь замер, и сердце колотилось где-то в висках, а в следующую минуту, его крепко обняли, прижимая к себе и опять с нежностью гладя по волосам.
— Хорошо, успокойся, Нари! Моя ясная звезда… Успокойся, — хотя голос князя звучал глухо и сдавленно, но щадя его гордость, он в самом деле отпустил юношу, ограничившись лишь тем, что осторожно придержал у локтя, чтобы тот не упал. — И нам действительно пора возвращаться!
* * *
Амир осторожно помог ему натянуть рубашку обратно и прежде, чем юноша успел снова как-нибудь воспротивиться, собрал ему волосы шнурком вместо потерявшейся заколки. Мужчина неохотно отстранился, поднимаясь, отряхнул свою рубашку, которую подкладывал под голову потерявшего сознание юноши, и отошел к лошадям… Хмурый Аман безотрывно наблюдал за ним, и странное чувство ужалило сердце, оставляя после себя едко-кислую, как от незрелого плода, ноту нелепого разочарования.