– Так меня и комиссовали, с тростью хожу. Партизаню потихоньку. Слушай, я тороплюсь, бери немчиков и гони это стадо к нашим. И ещё просьба: обо мне не говори, мол, сами случайно взяли, ну и там дальше придумаешь. Добро?
– Слушай, Кирилл, а это не о тебе по радио говорили?
– Я диктору язык вырву, всем растрепал.
– Значит, о тебе. Это правда, что из той группы больше никто не выжил? По радио об этом не говорили, среди своих слух ходит.
– Правда. Я единственный, кто выжил.
– Давай к нам, пообщаемся.
– Ну ладно, – вздохнул я.
Разведчики вышли из-за деревьев, двое побежали по нашим следам, посмотреть, есть ли кто ещё, остальные осматривали пленных, а мы с Васей обнялись. Давно не виделись. Потом, сидя у костра и прихлёбывая чай, я описывал тот свой рейд. Радист уже отправил шифровку в центр, и чуть позже пришло сообщение готовить посадочную площадку, за пленными вышлют транспортник. Причём особо отмечено, что я должен быть в этой группе. Вася мою просьбу не выполнил, сообщил, откуда пленные взялись. И чего я их жалел? Надо было перестрелять. К нашим я не хотел, так и сказал, за дом не отомстил. Партизаню потихоньку, вон две колонны только успел перехватить, маловато. Но в шифровке приказ был категоричный: доставить во что бы то ни стало.
– Вась, ты сам подумай, сколько сил мне потребовалось, чтобы перебраться к немцам в тыл, и вы всё это прахом пустить хотите. Отправите пленных, и ладно, они и им будут рады.
– Не могу, Кирилл, сам понимаешь, приказы начальства игнорировать я не имею права.
– Тогда я с боем уйду, ты этого хочешь?
– Кирилл, будем честными друг с другом, с тобой даже наш радист справится, а он у нас девушка семнадцати лет, хрупкая, но ловкая. И автомат свой лучше отдай.
– Всё, не друг ты мне больше.
Отвернувшись, я надул губы и так и сидел. Вырваться я смогу, без проблем, вырублю разведку и свалю, продолжу заниматься своими делами. Только аккуратно как-то нужно, чтобы пленные не разбежались. Посидев немного, я осмотрелся: в лагере остались трое на охране немцев, остальные отправились искать подходящую площадку, и я сказал Васе:
– До ветру отойду.
– Тут пруди, а то знаю я тебя, шустрого.
– Злой ты.
– Это не я злой, это жизнь такая, – ответил он, и мы вместе засмеялись.
Это была моя поговорка, он много что у меня заимствовал, пока мы вместе в госпитале лежали.
Я подумал: а почему и не слетать в тыл? Если что, у меня отработанная схема, как к немцам вернуться. Один раз долетел, полтора часа в воздухе пробыл, и во второй раз получится. Так что решу все вопросы с советским командованием, чтобы меня не искали, а то мало ли что, это напрягает, и снова своими делами займусь. Тем более немецких артиллеристов я проредил, мелочовка осталась, нужно подождать, пока они ещё перекинут к Москве батареи, и уничтожить. Пара дней у меня есть. На службу я не хочу, уже привык действовать своей головой. В армии я делать смогу только то, что велят и приказывают, как-то не хочется возвращаться к этому. Я комиссован, вернуть меня в строй не смогут. А вот попросить, например, куда инструктором… но только попросить, так что я могу решить, давать добро или нет. Естественно, ответ будет – нет.