Который час? Четырнадцать тридцать. Он даже прибыл вовремя. Ему оставалось только подняться по лестнице на третий этаж, постучать в кабинет ректора, поздороваться со старой мумией и деканом и сидеть там подобно круглому идиоту, выслушивая их бред, а затем смиренно подать прошение об отставке, которое они, с учётом сложившихся обстоятельств, не имея никакого другого выбора, были вынуждены принять. И потом какая разница, стрелять себе в мозги или в лоб? Никакой разницы.
* * *
— Что ты делаешь здесь в этот час, Уильям Блейк?
Вот и всему конец. У него больше не было работы, единственной работы, которая на этой земле имела смысл для него, и, возможно, он никогда больше не заполучит её, а у кого-то хватает наглости спрашивать, что он делает здесь в этот час, Уильям Блейк.
— В чём дело, который час?
— Шесть вечера. Холод собачий, лицо у тебя посинело и вообще такой вид, как будто ты при смерти.
— Вид тут ни при чём, доктор Хуссейни. Оставь меня в покое.
— Даже не подумаю. Поднимайся, пошли. Я живу в двух шагах отсюда. Сварим по чашке горячего кофе.
Блейк попытался уклониться, но человек настаивал:
— Если ты предпочитаешь не идти, то я вызову «скорую помощь», и тебя отвезут в «Кук Каунти», тем более что у тебя больше нет страховки. Вставай, не валяй дурака и вознеси хвалу небесам, что только один из сынов Аллаха мог оказаться на улице в этот час, вместо того чтобы торчать вместе со своей семейкой у рождественской ёлки.
В квартире Хуссейни было хорошо натоплено и витали запахи благовоний, пряностей и ковров.
— Сними обувь, — было сказано ему. Блейк сбросил туфли и опустился на подушки, уложенные по периметру гостиной, в то время как хозяин занялся приготовлением кофе.
Хуссейни смешал горсть кофейных зёрен с несколькими зёрнышками гвоздики и небольшим количеством корицы; комната наполнилась острым ароматом, затем он начал растирать кофе пестиком в ступке, меняя ритм, похожий на удары бубна, как в музыке, и сопровождая этот своеобразный деревянный перестук движением головы.
— Ты знаешь, что означает этот ритм? Это призыв. Когда бедуин размалывает кофе пестиком в своей ступке, то этот звук распространяется на большое расстояние, и кто бы ни проходил мимо, любой пилигрим, который бредёт в безмолвном величии пустыни, знает, что в палатке его ожидает чашка кофе и приветливое слово.
— Прекрасно, — кивнул головой Уильям Блейк, который постепенно начал приходить в себя, — трогательно. Благородный сын Аллаха пускает в ход свою деревянную ступку в городской пустыне и спасает от верной смерти отверженного, покинутого циничной и разлагающейся западной цивилизацией.