— Погоди-погоди! — продолжала бубнить рабыня, ни на кого не глядя и сердито водружая свою ношу на один из столов. — Погоди, прекраснокудрая царица! Вот вернётся твой ненаглядный сыночек и сообщит тебе, что не нашёл в Эпире никакого Одиссея, что всё это враньё и выдумки! Вот тебе и придётся поверить, что давным-давно твой муж сгинул, пропал, что нет его! Вот и обрежешь ты свои шикарные волосы и сожжёшь на алтаре! Погоди, погоди...
Почувствовав наступившую во дворе тишину, Меланто сердито оглянулась и, понимая, что с ней не особенно хотят разговаривать, бросила:
— Нажарьте яиц гостям! Им надоело с утра до вечера лопать свинину и баранину с тощими маслинами и луком!
— Что поделать! — спокойно проговорил мясник, смуглый, коренастый раб с мощными крепкими руками. — По нашим садам не бродят жирные цесарки, и коров на наших пастбищах мало. По крайней мере, царское стадо господа гости уже наполовину сожрали. А ещё погостят, так и овец со свиньями не останется. Будем надеяться, что всё же вернётся наш царь. У него как-то всегда всё находилось и всегда всё было. Он, может, придумает и угощение, достойное своих славных гостей, которым у него в доме так понравилось.
Тёмные глаза Меланто, толсто подведённые углём, злобно блеснули.
— Вот я расскажу про твои речи, Курий! Думаю, ты дождёшься плетей!
— Это от кого, Меланто, ну-ка скажи! — мясник резко отставил в сторону здоровенный рубак и, уперев руки в бока, подошёл к рабыне. — Кто здесь смеет наказывать рабов, кроме нашей госпожи-царицы? Да пускай хоть один из тех, кто сейчас собрался в зале, чтобы в очередной раз налопаться и напиться чужой еды и чужого вина, пускай хоть один попробует меня тронуть! Я сам им бока наломаю, поняла! Клянусь Зевсом, защитником домашнего очага, мы пока что на Итаке, а не в каких-нибудь диких землях, где вообще нет законов! Иди, иди, скажи своим любимым тётям, что раб Курий, который одним ударом разрубает половину свиной туши, будет рад, если кто-нибудь из них захочет с ним подраться. Рабы обязаны защищать имущество царя и царицы, а я — тоже их имущество и не позволю принести урон моим хозяевам. Так и передай!
Меланто не решилась ничего ответить. Она только пожала плечами и, резко развернувшись, ушла. Курий сплюнул ей вслед и снова взялся за свой рубак, а стряпухи отпустили вслед ушедшей пару-другую смачных бранных слов, правда, не особенно громко...
В это время Пенелопа одна, без помощи служанок, причесалась, обвив свои пепельные косы вокруг головы и украсив их ажурной диадемой из резной кости, со вставленными в неё тёмными агатами. Эти агаты были цветом точь-в-точь, как её глаза — карие, большие, глубокие, казавшиеся ещё темнее из-за того, что всегда прятались в густой тени полуопущенных, очень длинных и пушистых ресниц. Кроткий, как будто безмятежный, взгляд этих глаз вместе с нежной бархатистой кожей щёк и слегка вздёрнутым озорным носиком делали Пенелопу похожей на девочку — в свои тридцать семь лет она выглядела, по крайней мере, лет на десять моложе.