— Ты, Бог, который создал небо и землю, который спас моего отца, спас Гектора, который всё может... Если Ты действительно есть, то Ты поможешь мне! — прошептал юноша и, сильно взмахнув мечом, опустил его на свою опухшую ногу, над железной скобой капкана.
Удар, тупой хруст рассечённой кости, струйки горячей, как огонь, крови, брызнувшей во все стороны, и в лицо... И никакой боли. Просто огненная бездна, упавшая откуда-то сверху и разом погасившая сознание.
Неоптолем очнулся и почувствовал, что его затылок упирается во что-то твёрдое, а голова неудобно повёрнута набок. Тела он сначала не ощутил, будто его не было.
Он попытался поднять веки, но они не хотели подниматься, словно бы чем-то склеенные. Почти сразу царь вспомнил, что в глаза попала кровь. Но раз она успела засохнуть, значит, его обморок был очень долгим.
Веки наконец размежились, и Неоптолем в изумлении увидел над собой бесконечную высоту утреннего неба. Солнце, вероятно, ещё только взошло, однако его лучи уже ощутимо согревали.
— Что это значит? — вслух произнёс юноша.
Его голос был едва слышен, в горле хрипело, и от усилия, которое понадобилось, чтобы заговорить, тело вновь свела судорога. Но теперь он понял, что может двигаться. Рывком поднял голову, привстал, огляделся.
Он лежал на ступенях пологой лестницы. От неё вниз уходил такой же пологий склон, заросший травой, ниже начинались тёмные миртовые кусты. Скрежеща зубами, напрягая всё тело, юноша привстал повыше и увидел своё почти нагое тело — обрывки разорванного хитона едва прикрывали бёдра, видимо, удержавшись на поясе, плаща не было и в помине. Правая нога, стянутая жгутом, была неестественно вывернута коленом в сторону, и от её окончания, от того места, где должна заканчиваться щиколотка и где был теперь тёмный клубок слипшихся тряпок, по светлым ступеням ползли тонкие струйки крови. Над ними вились, сверкая на солнце, крохотные мушки.
«Какое слабое кровотечение! — со странным удовлетворением подумал базилевс. — Казалось, оно будет куда сильнее... Или во мне уже так мало осталось крови? Чушь! Тогда бы я и не очнулся. Но где это я лежу?»
Он запрокинул голову настолько, насколько позволяла затёкшая шея, понимая, что повернуться будет очень трудно, и увидел над собой, высоко в небе, вскинутую мраморную руку, сжимающую позолоченный трезубец.
«Статуя Посейдона над входом в храм! Так я что, сумел из него выйти?!»
Эта мысль не успела ясно оформиться. Юноша услышал испуганный возглас, и над ним с разных сторон склонились два бородатых лица. Память, ставшая почему-то острее, подсказала, что это те самые жрецы, которым вечером Гелен рассказывал свою сказку о чужеземце, желающем непременно и срочно принести жертвы у малого алтаря.