Сколько лет прошло с той поры, но Елена Александровна отчетливо помнит слова песни. Помнит вздувшиеся вены на тонко-детской шее высокого, его диковато-искрящие глаза на голодном лице и «босы ноги» — две грубо отструганные деревяшки с резиновыми наконечниками. Тех двоих хорошо принимали в вагоне. Со всех сторон летели монеты в шапку, приспособленную на гармошке. И никто не «покупал» папиросы, лежащие в шапке. Когда гармонист поравнялся с ними, мужичок, сидящий рядом с мамой, произнес, поднимаясь: «Эй, братишка, погоди! А ну курни моих, покрепче», — и, вырвав из губ гармониста погасший окурок, вставил в них толстую самокрутку, чиркнул спичкой. В спичечном пламени Елена Александровна увидела совсем близко скуластое лицо в бесчисленных синих точках, будто исколотое татуировкой, а под темными очками — два слезящихся разреза вместо глаз. Гармошка на мгновение смолкла, гармонист окутался дымом и, рванув мехи, поблагодарил мужичка озорным веселым перебором. «Греби, братишка! — мужичок с чувством хлопнул слепого по плечу. — Выгребай!»
Потом они с мамой видели этих двоих уже за вагонным окном, стоящих на дощатом тротуаре перед станционным домиком-вокзалом. Слепой придерживал одной рукой гармошку на плече, другой рукой держался за костыль своего товарища в распахнутой шинели, так похожего на Чудика…
Елена Александровна вдруг вздрогнула и озабоченно огляделась. Она сидела перед столиком, на котором стояло старое трехстворчатое зеркало — и несколько опухших лиц с заплаканными глазами смотрело на нее с разных сторон.
«Пора в больницу за справкой», — подумала Елена Александровна вяло и вслух добавила:
— Сиди не сиди, маму надо похоронить.
Она взяла в руки коробочку с пудрой, открыла ее и принялась пудрить нос и набухшие темные мешки под глазами. Потом выдвинула ящик комода и стала искать мамины бумаги, они могли понадобиться ей для оформления похорон. Все мамины бумаги были стянуты резинкой в один пакет. Не снимая с бумаг резинку, она мельком перебрала их. Здесь было несколько писем отца, облигации послевоенных займов, какие-то больничные рецепты, квартирные счета и квитанции. И вдруг что-то выпало из пакета и, звякнув, ударилось об пол. Медали. Мамины медали. Елена Александровна подняла их и вспомнила Василия Максимовича, соседа-скандалиста. Подумав, Елена Александровна решила, что ей надо сходить в дом престарелых и сказать Василию Максимовичу, что мама умерла. Тем более, что ей по пути: дом престарелых находится неподалеку от больницы. Может быть, Василий Максимович захочет проводить маму в последний путь, как-никак они столько лет прожили рядом.