— Какая у вас интересная специальность, Андрюша: водолаз! — проворковала Вика, тоже переходя со мной на «вы». — Я никогда не видела живого водолаза. Вы спускались в море?
Вот ведь люди! Если водолаз — значит, обязательно в море. Да я моря в глаза не видал. А осваивали мы легководолазное дело поначалу в «корыте» — так промеж себя звали солдаты железный сварной бак, наполненный водой. Затем отрабатывали подводную практику в речушке, наибольшая глубина которой не превышала пяти-шести метров. Неподалеку от места наших спусков находился «дикий» пляж, и фигуры купальщиц постоянно отвлекали наше с Васей Дроздом внимание от команд и наставлений взводного командира Вани Скрипкина. Купальщицы эти едва не довели Васю до беды, едва я друга своего не потерял. Не зря, видимо, старые морские волки считали на флоте женщину ЧП. Одна купальщица особенно назойливой была. На замечания командира нашего не реагировала, на предупредительные водолазные флаги и вовсе внимания не обращала и все норовила поближе подплыть, на глазах у солдат покувыркаться. Я в тот раз обеспечивающим на берегу стоял, а Вася Дрозд под водой в кислородном снаряжении ножовкой чвыкал, кусок от железного прута отпиливал (занятие нехитрое, но сноровки и практики требует). Держу я в руках сигнальный конец, напоминаю Васе по телефону кислородные промывки аппарата делать, вдруг вижу: плывет! Ваня Скрипкин в это время с другими водолазами занимался, я Дрозду тихо: «Вася, в красном купальнике которая появилась. Как чувствуешь себя?» — «Чувствую себя хорошо! — традиционный водолазный ответ Вася дает. — Направляй меня!» Даю я Васе по телефону направление, он прет под водой, как танк, а в красном купальнике озорница на воде недвижимо распласталась, отдыхает. Вася Дрозд подобрался к ней неприметно и… Я такого визга никогда в жизни не слыхивал, аж уши заложило. Переполошились все. Купальщица визжит, ногами по воде молотит, брызги из-под нее столбами к небу поднимаются, а Вася Дрозд на мои телефонные вопросы и рывки сигнального конца не отвечает. Тут и я переполошился. Крикнул лейтенанта, и вдвоем с ним мы Васю на сигнальном конце из воды выволокли. Он уже без сознания был. Как потом Вася рассказывал, у него так получилось. Подобрался он к озорнице и по самому щекотному месту рукой провел, а в ответ такой удар ногой по маске получил, что загубник изо рта выпустил и от удушья сознание потерял. Хорошо еще, что удар не по дыхательному мешку пришелся, иначе баротравма — разрыв легкого, и тогда Васе вряд ли можно было помочь. После того ЧП нас с Дроздом от спуска отстранили и долго потом к водолазным аппаратам не допускали. Особенно командиру взвода нашего досталось, Ване Скрипкину. Его на всех партийных и офицерских собраниях песочили (писарь штаба знакомый рассказывал). Ваня Скрипкин после этого пришел в штаб полка (опять же писарь рассказывал) и самолично забрал назад в строевом отделении свой рапорт с просьбой отпустить на учебу в академию. Но, как говорится, нет худа без добра. С одной стороны, взводный от нашего ЧП пострадал, с другой — приобрел у солдат авторитет. Особый авторитет, который выпадает на долю далеко не каждого офицера и передается потом по наследству нескольким солдатским призывам. Когда мы с лейтенантом Васю из воды вытащили, он уже, повторяю, без сознания был. Сорвал с него лейтенант шлем-маску и… Лицо у Васи серое, перекошенное, язык закушен. Что в таких случаях делать, как поступать, чем помочь Васе — все из головы вон. Пустота одна в голове, и ноги как ватные, подкашиваются. Сгрудились все вокруг лежащего, смотрим на него и молчим. Вот тут-то лейтенант Ваня Скрипкин и проявил себя. Выхватил он из ножен водолазный нож, что на поясе Дрозда висел, ремни поясных грузов перерезал, гидрокомбинезон на Васиной груди вспорол, кричит мне: «Жми на сердце в такт выдоха!» Сам к Васиному лицу нагнулся, язык ему на место вправил и ртом своим к губам Дрозда прильнул. Мы тогда этот прием искусственного дыхания «рот в рот» впервые увидели. «Жми!» — лейтенант рычит. Жму я Васькину грудь двумя руками, а лейтенант ему в рот выдох делает. Не помню, сколько времени мы с Дроздом возились, наконец почувствовал я в груди его упругость, а потом Васька лицом порозовел и глазами заморгал.