Между тем, длинная конная процессия во главе с Эйрихом выползла на главную улицу и неторопливо поползла вперед. Дойл ехал рядом с братом, чуть отставая, но был совершенно спокоен — тени и стража оцепили всю столицу, проверили каждую крышу, каждое чердачное окно — если после этого откуда-нибудь вылетит шальная стрела, можно будет с уверенностью сказать, что ее выпустил сам Всевышний или враг его. Людям на это не оставили никакой возможности.
Эйрих ехал гордо, то и дело приветственно вскидывая руку вверх. Народ толпился по краям улиц и высовывался из окон, чтобы увидеть своего короля во всем великолепии.
— Блестишь, как новенькая монета, — тихо сказал ему Дойл, чтобы никто посторонний не услышал.
— А ты мрачен и черен, как головешка, — шепнул в ответ Эйрих. — Учти, если вечером сегодня будешь сидеть с таким же лицом, я все-таки сумею тебя напоить допьяна.
— Придется пить одну воду, — отозвался Дойл, внутренне содрогаясь от этой угрозы. Как показывали многочисленные попойки еще до войны, будучи пьяным, Дойл был способен на многое — в основном на то, за что потом бывает очень стыдно.
— Ну, я знаю, как тебя развеселить, — Эйрих снова помахал толпе и продолжил: — стоит только сказать, что сегодня одна особа, отсутствовавшая в замке всю неделю, будет на пиру.
— Решительно не знаю, что ты имеешь в виду, дорогой брат, — Дойл хотел бы придержать коня, чтобы не дать Эйриху возможности развить тему, но не сумел совладать с любопытством и необъяснимым волнением.
— Всего лишь то, что ты черствый сухарь, да еще и трус временами, дорогой брат. Видишь ли, я озаботился отсутствием леди Харроу — воистину, она украшение моего двора. И послал к ней слугу, который принес мне ее глубокие извинения и сообщение, что она несколько не здорова. А также обещание непременно быть на празднике, — договорив, Эйрих не выдержал и тихо рассмеялся. — Не пытайся отворачиваться.
— Вы очень заботливы к своим подданным, сир — рыкнул Дойл, мысленно проклиная себя и свою гордость. Пошли он кого-нибудь к леди Харроу, давно знал бы, что она больна, и мог бы отправить к ней лекаря.
Эйрих явно хотел сказать что-то не менее едкое, но передумал и произнес мягко:
— Просто женись на ней, и дело с концом.
Дойл некоторое время ничего не говорил, уставившись на коротко стриженую гриву коня, а потом неожиданно для себя сказал:
— Непременно женюсь. Как только буду уверен, что ее не слишком сильно трясет от ненависти и отвращения ко мне.
Что бы Эйрих ни желал ответить на это, он не сумел этого сделать — они выехали на площадь перед храмом Всевышнего, и королю пришлось сосредоточить все свое внимание на приветствиях святых отцов — к огромному удовлетворению Дойла, который уже успел пожалеть о неосторожно вырвавшихся словах.