— Ну и что? Там у той Оды слов — раз, два и обчёлся! — слов действительно было мало, и наблюдение за Полиной, не способной нормально выучить две строчки, реально подбешивало. Но, как говорится, любовь, а в данном случае влюблённый организатор, был слеп и глух. — Поставьте Олю-гримёршу, она хорошо играет.
— Да она сразу от этой роли отказалась! И костюм практически ни на кого не налезает! Человек нужен высокий. Тем более, если такая умная, сама попробуй пересказать текст!
— Да как палец о палец! Я уже через три дня эти слова знала! А ставить дуру, не способную даже прийти в день спектакля, было довольно опрометчиво! — взъярилась я. Давно хотела это сказать.
Язык мой — враг мой. Критично осмотрев меня, Яров, в котором сейчас жил истинный постановщик, подозвал костюмеров и, кивнув на меня, сказал: «Оденьте в костюм Оды. Спектакль спасать надо, и эта сойдёт.»
Я, прибывая в культурном шоке, дала надеть на себя платье-халат, накрасить и нацепить пластмассовую корону. В себя я, к сожалению, пришла только на вершине лестницы, ведущей к окошку «башни». Ой Мира, ну ты дура. И нафига, спрашивается, напрашивалась? Поняв, что рыпаться уже поздно, я вышла под яркий свет софитр. Огромное количество любопытных глаз уставилось на меня, а судя по скучающим лицам, рыцарь звал любимую уже давно. Я посмотрела вниз. Одетый в какое-то подобие лат, сделанных из укреплённой магией фольги, под «башней» стоял «рыцарь» и изображающий пажа Макс. Оба слегка подофигели, когда я вышла — ожидалась Полина, а вышло такое белобрысое чудо. Я уж хотела начать свою реплику, как этот Тамара… Тамару… ры… Храль его короче знает! Всё испортил, ляпнув:
— Ты кто?
По залу прокатилась волна смешков. Диагноз ясен господа — он идиот. Я, продолжая в духе спектакля, ответила, пытаясь хоть как — то выкрутиться из этой щекотливой ситуации:
— Неужто, благородный рыцарь, вы не признали ЛЮБОВЬ всей вашей жизни?
До парня явно доходило со скрипом.
— Что?
Я начинала кипятиться.
— Я Ода, Дочь графа, волею судьбы полюбившая вас. Любоф у нас, любоф! — съязвила я.
Тут наконец-то до «рыцаря» дошло:
— О… О. О! Ода, возлюбленная всей моей…
Чего же «моей» мы так и не узнали — выскочивший на сцену герцогский племяш, сидевший всё это время в импровизированных «кустах», и о ЧП за кулисами не знавший, перебил его, размахивая бутафорским мечом. Будь он настоящим, давно бы уже лишился какой-нибудь конечности.
— Ага! Что же, «благородный» рыцарь, вы забыли под дамс…кими… — увидев меня, парень затупил. — Ты кто?
Опять двадцать пять! Народ из зала уже вовсю хохотал. Неужели нельзя это про себя сказать!