— Никак нет, сэр. И сначала не волновала, сэр. Простое уточнение, сэр, — говоривший подобрался из «вольно» в «смирно», начальник широко улыбнулся.
— Не напрягайся, парень, ты спросил, я ответил, мы же все тут свои и давно, — начальник снова улыбнулся и люди, на сей раз, как ни странно, посмели улыбнуться ему в ответ.
Свои.
Час ноль одна минута.
Маронге был изгнан из племени в джунгли три зимы тому назад за какую-то мелкую провинность. Все так. За крупную его бы убили и съели. Но вождь был мудрым человеком и потому понимал, что без особой нужды есть лучшего охотника не стоит, а если тот ухитрится выжить в джунглях один в течении трех зим, он станет еще лучше. Оно и верно, дураков в вожди не ставят, а сан вождя в этом народе не был наследственным. Маронге подумывал порой, что однажды он вождя, все же, съест, а потом станет вождем сам, но это было еще делом далекого будущего — чтобы быть вождем, надо знать никак не меньше, чем вождь съедаемый, иначе племя вскоре отправит тебя следом, но это не самое страшное. Страшно то, что твое имя станет черным — человек, который поставил племя на край смерти, выбившись в вожди? Хуже такого придумать Маронге ничего не мог, и Калонге, его отец, не мог, и Торонге, его дед, тоже не смог.
И никто не смог. Так что Маронге три года выживал в джунглях совсем один, понемногу набираясь ума-разума, как он надеялся, а попутно пополняя свой банковский счет головами тех, кто попадался ему в его странствиях. Разбогател он до неприличия, причем несколько тайных хранилищ, где его ждали заготовленные тсанты, что он не мог уже таскать с собой, находились от мест охоты племени весьма и весьма далеко.
Маронге шел на запад, на юг, на восток и север, куда глаза глядели. А так как под его огромными и очень зоркими глазами почти потерялся маленький, но чрезвычайно любопытный нос, он, ведомый им, порой так и шел ни строго на север, или ни точно на восток, а где-то между, что почиталось несколько неприличным. Это была одна из немногих прелестей изгнания, но что она стоила, если он был один? Он открыл новые земли, новые места, где подземные духи выкинули проигранные друг другу блестящие камешки, которые резали даже кость, на поверхность, нашел места, где вонючая земная моча, которую белые, на которых он охотился, зачем-то собирали в прозрачные сосуды и восторженно цокали языком, так вот, где моча земли текла прямо по земле, в целом, время провел не зря. Да и белые оказались, признавал он, вкуснее тех, на кого обычно охотилось его племя.
Маронге очень торопился — он должен был вернуться к селению в тот же день, когда был изгнан, в день, что идет перед ночью черного неба, когда Белый Череп, рассердясь, прятался за облаками совсем, отчего злые духи вообще теряли всякий стыд и порядочные люди зачастую терпели весьма серьезные неприятности. Разумеется, заявись он в селение ночью, его бы тут же убили и выкинули в реку, что было совершенно правильным — в такое время если кто и являлся в селение, то уж точно не человек, а только злой дух, своровавший его тело и оттого ставший уязвимым. Он был слишком далеко от дома, когда срок стал поджимать, а потому спешил все сильнее, иначе пришлось бы ждать еще тридцать лун. Тащится такой ночью по джунглям он не хотел — с него хватило воспоминаний о той ночи, когда вождь его выгнал. Как раз в ночь черного неба. Суровый поступок. Но очень запоминающийся. Следовательно, разумный. Нет, есть вождя следует повременить, пока его дух и разум не станут столь же сильными. Потом таких ночей было много, и он, можно даже сказать, чуть пообвык, но почуяв приближение срока, снова стал относиться к таким ночам с опаской.