- Почему было не приехать раньше?
Ответить нечего, только плечами пожать. Отец отсюда писал, почти сорок уже лет назад: “Здесь тихо и бесконфликтно. И в доме, и в городе, где сейчас мало людей, и, наверное, потому со мной вежливы даже на почте. И сам порой себя чувствуешь не занюханным москвичом с перегруженной совестью, и мир видишь иначе - ощущаешь его пронзительность”.
А вот и собственная твоя дневниковая запись пятнадцатилетней давности: “Хочу в Зарасай, где провел столько времени - каждое лето, подряд столько лет. И все-таки еду туда и сюда, только не в Зарасай. Это и означает - жить не своей жизнью”.
Тут ветрено, чисто - почвы песчаные, да и местные жители склонны поддерживать чистоту. Пустынно.
- Просторно, - улыбается девушка-корреспондент.
Да. Вы прощаетесь:
- Приезжайте летом, с компанией.
Неплохо бы. Но из тех, с кем вы ездили в Зарасай, один - в Сан-Франциско, другой - в Амстердаме, с кем-то пришлось рассориться, а несколько человек, включая родителей и сестру, умерли. И ты отправляешься на полуостров, он находится в двух километрах, с южной стороны озера, дорогу ты помнишь - ни навигатор, ни провожатые не нужны.
“Здесь дом стоял...” - двухэтажный, каменный. И следа не осталось, снесли. После смерти хозяев (о которой ты знал) дети делили наследство, дом продали, а покупателям он не пришелся по вкусу, и его уничтожили, со всеми пристройками, сровняли с землей. Хотели сделать что-то свое, но, видно, деньги закончились. Так расскажут соседи, они даже помнят немного вашу семью.
Странно, дом-то был крепкий. С огромным балконом, на него выносили обеденный стол. “Так вот с кем мы дело имеем...” - сказала мама без выражения, - гость ваш, сосед, похожий на Сергея Рахманинова, тоже москвич, сообщил за чаем, что он парторг своего института. Мама была молчалива, особенно в сравнении с отцом, но могла произнести и что-то такое, неудобное, в сторону. Она здесь бывала только в июле и августе, а отец - во всякое время. Летом жил наверху, а зимой - тут приблизительно, где теперь стоишь ты. “И вот сейчас выпархивает птица / Сквозь пустоту тогдашнего окна...”
Стихи стихами - исчезновение дома вызывает растерянность: камни, как выясняется, тоже недолговечны. Печально, хотя, разумеется, есть вещи и пострашней, да и ты не Набоков, не Пруст. Походи между сосен по мягкому мху, подойди к воде. Ни высокие старые сосны, ни худенькие деревца возле берега, ни заросли камышей никуда не девались - вот они, тут как тут.
Такое воспоминание: семьдесят восьмой год, август, - тебе, значит, скоро пятнадцать. С Харитошей, дружком на всю жизнь, одноклассником, вы спустили на воду яхту “Дельфин”, гэдээровскую, клееную-переклеенную (тогда было принято вещи чинить), два шверта по бокам - препятствуют дрейфу, дают курсовую устойчивость. Вы отплываете в путешествие по Зарасайскому озеру - ты на стакселе, Харитоша на гроте и на руле. Крутой бейдевинд - готовься откренивать! “Мамаша - до свидания, подруга - до свидания, / Иду я моряком в Балтийский флот”. Но у вас оторвался шверт, и вы никак не можете вывести лодку из бухты, волны относят вас к берегу. Вяло, по очереди вы пробуете грести. Отец наблюдает с мостков: он уже несколько раз влезал в холодную воду, выталкивал вас из зарослей. Стоп. У Харитоши идея: “Неплохо бы раздобыть эпоксидки. Шверт присобачить, черт бы его...” - “Ах, эпоксидки!..” Стоя по пояс в воде, отец произносит длинную речь. “Засранцы” - самое теплое слово, которое он подобрал.