Светка растерялась от этой неожиданной похвалы и чуть-чуть покраснела.
— Нет, я… нигде и никогда, — пробормотала она, неуклюже выходя из образа. — Сейчас первый раз.
— Для новичка вообще гениально, — заявил он на полном серьёзе. Эта похвала воодушевила Светку настолько, что она и думать забыла о том, что ещё пару минут назад находила Ивана высокомерным. Настроение её улучшилось, и даже текст запомнился с лёту — уже со второй репетиции она совершенно перестала подсматривать в бумажку.
Сами пробы — съёмки эпизода на кинокамеру — прошли быстро и совсем не страшно. Возможно, заручившись поддержкой Ивана, Светка откинула в сторону неуверенность в себе, раскрепостилась и расслабилась. А может, там и в самом деле не было ничего сложного: подумаешь, с выражением произнести несколько фраз… Было видно, что режиссёр остался доволен, хоть и не сказал ничего конкретного. Оператор же незаметно поднял кверху большой палец и одобрительно подмигнул Светке — и она буквально воспарила от осознания собственной крутости.
— Мишаня, давай-ка ещё немного поснимаем… — обратился Романовский к оператору. Светка подумала, что её сейчас заставят учить новый отрывок, но оказалось, что режиссёру просто нужны были её живые эмоции — разные, но естественные. Это было отличительной особенностью Романовского: он не просто заставлял своих актёров зубрить роль, но и жаждал видеть, как они разговаривают, импровизируя прямо перед включённой камерой. Многие его коллеги закатывали глаза и крутили пальцем у виска на такой странный подход, однако Романовский продолжал делать так, как считает нужным.
Снова застрекотал мотор кинокамеры.
— Света, — ласково попросил её режиссёр, — расскажи нам, пожалуйста, о каком-нибудь возмутительном случае, который буквально вывел тебя из равновесия. Первое, что вспомнишь. Что в голову придёт!
— Ой, — живо откликнулась Светка, — у нас в соседнем дворе такие дураки мальчишки… Дураки и живодёры! Я неделю назад шла, смотрю — они котёнка мучают. Вообще идиоты! — её глаза гневно засверкали. — Ну, я и высказала им всё, что думаю. А один схватил кирпич — и ка-а-ак запустит в меня, и кирпич ка-а-к прилетит мне прямо в башку!!! Кровища хлестала! — добавила она чуть ли не с гордостью.
В павильоне на несколько секунд воцарилась тишина.
— И… чем дело кончилось? — осторожно спросил наконец Романовский.
— Да чем… Даня мне потом рану обработал… Даня — это мой друг, — пояснила она, спохватившись. — Сказал, что ничего опасного, даже швы не придётся накладывать. Так что мама ничего и не заметила. А то бы мне влетело! — заключила она со вздохом.