– Фэншоу попросил вас занимать меня?
– Да. Я ведь не просто бесполезный идиот.
Она засмеялась. Но он заметил ее взгляд в сторону оживленно болтавшего с офицерами Фэншоу. Ее спина была напряжена, в глазах натянутое выражение.
– Вы хотели бы выйти замуж за Фэншоу? – спросил Таниэль.
– Мне надо выйти за кого-нибудь замуж, чтобы получить нормальное место для лаборатории. Тетка оставила мне дом, – помотала головой Грэйс, но не стала вдаваться в детали. Затем сразу перескочила на другую тему: – Короче говоря, завтра я буду в ресторане гостиницы «Вестминстер», и мне хотелось бы угостить вас чаем, если вы не работаете в воскресенье. Как насчет половины одиннадцотого?
– Спасибо, с удовольствием. Но почему?
– Потому что вы были ужасно добры ко мне безо всякой на то причины. У вас, быть может, есть занимающаяся наукой сестра?
– Нет, но у меня есть друг, который… занимается тем же разделом химии, как мне кажется.
Она рассмеялась, и он присоединился к ней, но внезапно осознал, что назвал Мори другом, хотя целых две недели боролся с собой, избегая этого слова.
Наклонив голову, Грэйс заглянула ему в глаза.
– С вами все в порядке? Вы вдруг погрустнели.
Таниэль отделался каким-то расплывчатым объяснением, о котором тут же забыл.
Бал завершился заполночь, и, когда Таниэль свернул, наконец, на Филигранную улицу, было уже около часа ночи. Все здесь выглядело призрачно в свете одиноких уличных фонарей, но все же иначе, чем в ту ночь, когда он впервые попал сюда после взрыва. Не шумел дождь, и он слышал поскрипывание старых деревянных построек, охлаждавшихся и оседавших после жаркого дня, а по все еще освещенным окнам угадывал, в каких домах живут холостые квартиранты. Слышно было журчание воды в сточных канавах под мостовой. В витрине пекарни все еще вращалась, поблескивая, модель колеса обозрения, бросая движущиеся тени на глянцевую поверхность тортов и пирожных, утративших свой цвет в полумраке. Один из тортов был украшен фигуркой сахарного лебедя.
На первом этаже дома под номером двадцать семь все еще горел свет. В гостиной то звучали, то замолкали странные фортепьянные аккорды. Он прислонился лбом к стене. Черт возьми, ноты! Он совсем о них забыл. Таниэль распахнул дверь.
Мори сидел, поджав под себя одну ногу, бесконечно наигрывая одну и ту же музыкальную фразу и все время сбиваясь: ему никак не удавалось одолеть интервальный скачок между октавами. Все лампы были погашены, горела только одна свеча на пустом пюпитре.
– Простите меня, я забыл про ноты, – сказал, досадуя на себя, Таниэль.
– Ничего, – Мори наконец оторвал руки от клавиш, с треском распрямляя уставшие пальцы. – Как вам понравился…