– Но у вас тут целый шкаф часов, и, вроде бы, они никуда не исчезли, – запротестовал Таниэль.
– Но вы же не видите здесь таких, как эти, не так ли? Убирайтесь, – он вытянул из-под прилавка ручку крикетной биты и продемонстрировал ее Таниэлю.
Таниэль поднял руки в знак того, что сдается, и вышел из лавки. На улице ребятишки играли в индейцев, и ему пришлось обойти их. Он обернулся на ломбард, ему хотелось вернуться и спросить имена людей, пытавшихся продать часы до него, но он опасался, что не только ничего не узнает, но еще и схлопочет удар крикетной битой. Расстроенный, он вернулся домой и положил часы на стул, служивший ему туалетным столиком.
Если хозяин ломбарда говорит правду, Таниэлю не удастся сбыть часы с рук. Он почувствовал напряжение и покалывание в мышцах спины, как будто кто-то воткнул твердые кончики пальцев ему между позвонков. Заведя руку за спину, он надавил большим пальцем на болевую точку. Мошенники вполне могли устроить трюк с дорогими часами, а он сам иногда забывает запереть дверь. Маловероятно, что некто дважды забрался к нему в комнату, завел часы и сделал так, чтобы Таниэль не смог от них избавиться. К тому же для того, чтобы привести в смятение владельцев всех лондонских ломбардов, таинственному незнакомцу пришлось бы потратить уйму денег. Однако, несмотря на все попытки мыслить рационально, Таниэль по-прежнему ощущал беспокойство.
На следующий день, придя на службу, Таниэль извлек из ящика своего стола засунутую под пачку «Липтона» форму для завещания. Листы были шершавыми от чайной пыли. Смахнув ее, Таниэль начал заполнять графы аккуратным разборчивым почерком. Когда он описывал часы и место, где их можно будет найти, капля чернил, сорвавшись с кончика его пера, образовала кляксу над именем Аннабел. Покачав головой, он проглядел оставшиеся бесполезные страницы и поставил внизу свою подпись.
Вскоре погода внезапно улучшилась. Близилась весна, и Таниэль все чаще, глядя на выставленные в лавках сыр и масло, ловил себя на мысли, что они вполне могут его пережить. Он отнес в расположенный на другой стороне реки работный дом старую одежду и наволочки, а возвратившись домой, вымыл в своей комнате окна.
III
Оксфорд, май 1884 года
Учебный год уже подходил к концу. Глициния карабкалась вверх по высоким стенам из песчаника, казавшегося золотистым в свете почти летнего солнца. Пронзительно-голубое небо, горячие булыжники мостовой – Грэйс взъерошила волосы, ощущая себя филистимлянкой, жаждущей дождя.
Когда наступала зима, ей всегда казалось, что она любит лето. Однако спустя неделю хорошей погоды выяснялось, что это не так: от жары ей было дурно. На небе не было и, похоже, не предвиделось ни единого облачка, и Грэйс решила, что разумнее всего провести день в библиотечной прохладе, за книгой, которую она заказала для себя на прошлой неделе. Прежде чем браться за задуманный эксперимент, ей хотелось посмотреть, как это делали до нее. По дороге в библиотеку ей стало еще жарче, капельки пота катились по спине, и она с сожалением думала о том, как славно было бы, если бы библиотечные правила позволяли во время работы потягивать холодный лимонад.