— Ты просто боишься воевать, предпочитая сидеть в прохладе, попивая вино, и ничего не делать, — язвительно заметил де Ридфор. — Ещё ты очень боишься обидеть своего лучшего друга Саладина. Союз с этим дьяволом во плоти тебе дороже даже собственной жены. Все знают, что ты предатель, потому и не хочешь воевать. Саладин может и не пойдёт на Иерусалим, и что же, мы вот так легко отдадим ему всю Галилею? Нет, слуги Христовы набросятся на султана, как львы, и Галилея будет освобождена.
Раймунд и Жерар ещё долго перебрасывались репликами, но это был довольно бессмысленный обмен оскорблениями, их никто больше не слушал, рыцари обсуждали ситуацию меж собой. Жан сказал Ариэлю:
— Раймунд говорит дело, его позиция грамотно обоснована, а наш магистр словно взбесился, я не понимаю, чего он добивается. Зачем нам лезть на раскалённую сковородку?
— На первый взгляд всё именно так, — ответил Ариэль, — и Ридфором, действительно, движет бешенство, а не здравый смысл. Но в его позиции, как ни странно, есть своё рациональное зерно, даже если он и сам об этом не догадывается. Оборонительная тактика так или иначе приведёт в тупик. Сейчас Саладин откусит Галилею, спокойно и неторопливо её прожуёт, проглотит и переварит. Мы будет радоваться, что он не пошёл на Иерусалим, а он тем временем так же неторопливо откусит, прожуёт, проглотит и перевалит Самарию. Постепенно вокруг Иерусалима сомкнётся кольцо сарацинских владений и оборонять его просто не будет смысла, Святой Град спелым яблоком упадёт к ногам султана. И вот тут безумное бешенство де Ридфора может оказаться очень кстати. Иерусалим можно спасти, только непрерывно атакуя султана, не давая ему пережевать то, что он откусил, обеспечивая ему постоянное несварение желудка, и тогда сарацинское нашествие может постепенно сойти на нет.
— Я смотрю, Ариэль, ты стал неплохо разбираться в наших делах, но, видимо, многого ещё не понимаешь. Если измождённое войско нападёт на втрое превосходящие сарацинские силы, к тому же свежие и бодрые, ты думаешь у нас будет много шансов на успех?
— А ты вспомни, Жан, как рассказывал мне про битву под Антиохией во время первого крестового похода. Крестоносцы, едва держась на ногах от голода, атаковали втрое превосходящие их сарацинские силы, к тому же свежие и сытые. И победили. Так же сейчас, если мы успеем прорваться к Тивериадскому озеру до подхода основных сил Саладина, шансы у нас будут. Если не успеем — останется только умереть с честью, а оставшийся без защиты Иерусалим вскоре падёт. Но ты знаешь, Жан, у Гроба Господня я почувствовал нечто очень важное, может быть, самое важное в жизни, и теперь всё то, о чём мы говорим не имеет для меня слишком большого значения. Господь держит победу в своей руке и отдаст её, кому захочет, исходя из Своих планов, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Под Антиохией Господь даровал крестоносцам победу, на которую, по человеческому разумению, не было никакой надежды. Что будет сейчас — не знаю. В одном только твёрдо уверен — свершиться воля Господня. О чём же тогда переживать?