Не раздумывая, фракиец мигом покинул свое укрытие за крылатым идолом, подбежал к Зену — и, прежде чем тот успел опустить свое копье или обернуться, одним рывком развернул его к себе и насадил на лезвие меча, точно рыбу на вертел. С широко распахнутыми глазами седой жрец прохрипел Бессу в лицо несколько слов на древнем, забытом языке, обмяк, выпустив из рук копье, и безвольно повис на мече фракийца.
Не дожидаясь, пока кто-либо из присутствующих опомнится, Бесс высвободил из трупа меч, а Витуса скинул ногой с жертвенника так, что тот кулем свалился на ступени.
В зале повисла могильная тишина. Только кровь убитого жреца густо капала с клинка на древний монолит.
— Ну, вот и настал час подороже продать свою шкуру, — сказал фракиец, ни к кому, кроме себя, не обращаясь, и вскинул меч. Яростные битвы с железными легионами и схватки на аренах амфитеатров научили его встречать врага без дрожи в коленях. А вот дикари, напротив, не спешили нападать: они еще слишком хорошо помнили этого огромного иноземного воина, который живой молнией в своих руках унес жизни многих их собратьев, да к тому же не до конца оправились от шока, в который их повергла внезапная гибель Зену от рук всё того же воина.
Но замешательство длилось не долее мгновения — скоро туземцы сгруппировались, отчаянно завопили и, ощетинясь копьями, побежали по ступеням вверх.
— Будем держаться вместе, фракиец, — услышал вдруг Бесс латинские слова, — и попытаемся пробиться к нашим!
Оказалось, это Витус, придя в себя, схватил копье жреца и встал рядом с варваром, готовый отражать атаку воинов-туземцев. Бесс только кивнул в ответ — на большее не оставалось времени — и встретил первого добежавшего до них дикаря ударом клинка, неотвратимым, как сама смерть. С рассеченным надвое лицом тот упал под ноги своим соплеменникам, а меч фракийца продолжил жить своей собственной жизнью, срезая с древков нацеленные на варвара наконечники копий, рассекая, пронзая и рубя вражеские тела. И радостно звеня всякий раз, когда удавалось напиться человеческой крови, словно кровь делала его еще острее, крепче и опаснее в бою.
Из-за спины Бесса то и дело выскакивало хищное жало ритуального копья, которое крепко держал в руках преторианец Витус. Выскакивало, наносило туземцам раны — и снова пряталось за громадной фигурой варвара.
И свободолюбивый фракиец, и легионер, до конца преданный своему императору, сейчас действовали, как единый организм, с яростью обреченных, вместе, ступень за ступенью спускаясь по каменной лестнице, отражая атаки множества остервенелых дикарей и неумолимо тесня их к бассейну.