Опала пройдет — еще добавлю. Не обижу.
— Серьезное предложение, — прищуривается Батя, обводит нас взором. — Обсудить придется. Ну, кто?
Подымает руку Воск матерый.
— А дай-кось я молодых послушаю, — косится Батя на молодь. — А?
Подымает руку бойкий Потыка:
— Дозволь, Батя!
— Говори, Потыка.
— Прости, Батя, но сдается мне, что негоже нам мертвецов прикрывать. Потому как мертвому все одно — есть ли над ним крыша или нет. Да и не крыша ему нужна. А крышка.
Тишина в зале банной повисла. Тишина гробовая. Позеленело лицо графа. Чмокает губами Батя:
— Вот так, граф. Заметь, это голос молодняка нашего. Разумеешь, что о предложении твоем коренные опричники скажут?
Облизывает граф губы побелевшие:
— Послушай, Борис. Мы с тобой не дети. Какой мертвец? Какая крышка? Ну, попал я Государю под горячую руку, но это же не навсегда! Государь знает, сколько я сделал для России! Год пройдет — простит он меня! А вы с прибытком останетесь!
Морщит лоб Батя:
— Думаешь, простит?
— Уверен.
— Что, опричники, думаете: простит Государь графа али нет?
— Не-е-е-ет! — хором отвечаем.
Разводит Батя руками крепкими:
— Вот видишь?
— Слушай! — вскакивает граф. — Хватит дурака валять! Мне не до шуток! Я потерял почти все! Но Богом клянусь — все вернется! Все вернется!
Вздыхает Батя, встает, на Ивана опираясь:
— Ты, граф, просто Иов. Все вернется… Ничего к тебе не вернется. А знаешь почему? Потому что ты страсть свою выше государства поставил.
— Ты, Борис, говори да не заговаривайся!
— А я и не заговариваюсь, — подходит Батя к графу. — Ты думаешь, за что на тебя Государь осерчал? За то, что ты еть в огне любишь? За то, что дочь его срамишь? Нет. Не за это. Ты государственное имущество жег. Стало быть, против государства пошел. И против Государя.
— Дом Бобринской — ее собственность! При чем здесь Государь?!
— Да при том, садовая ты голова, что все мы — дети Государевы, и все имущество наше ему принадлежит! И вся страна — его! Тебе ли не знать это? Ничему-то тебя жизнь не научила, Андрей Владимирович. Был ты зятем Государя, а стал бунтовщиком. Да и не просто бунтовщиком, а гадом. Падалью гнилой.
Яростью темной вспыхивают глаза графа:
— Что?! Ах ты пес…
Вкладывает Батя два пальца в рот, свистит. И как по команде молодые к графу бросаются, хватают.
— В купель его! — командует Батя.
Срывают опричники с графа простынь, швыряют в купель. Всплывает граф, отплевывается:
— Ответите, псы… ответите…
Глядь — а у молодых в руках ножи возникают. Вот это новость. Вот те и ясен пень! Почему я не знал? Каюк графу? Отмашку дали?
Встают молодые с ножами по краям купели.