— Вот это дело, это уже хоть что-то. А то каждая косточка на виду…
Даже волосы отливали сейчас не тусклой ржавчиной, а яркой осенней рыжиной с примесью золота надо лбом. Словно и правда поцеловало меня солнце, упал на косы его кусочек и задержался там… надолго ли?
* * *
Уже совсем потеплело. Я ходила по двору усадьбы в светлой юбке с вышитым фартуком и простой белой сорочке, даже не накинув поверх легкую душегрею. Еще когда поселилась здесь, сразу перебрала все свои пожитки и отложила в сторону темную и цветную одежду — душа не лежала. Привела в порядок светлые сорочки и юбки, платье и фартуки, их и надевала. Глядя на то, как часто я стираю свои одежки, Славна принесла и отдала мне кое-что из того, что стало мало ей или надоело. Я перешила подарки на себя и теперь одевалась только в светлое. Это стало одной из немногих доступных мне малых радостей.
Про Славну я знала мало. Женщина не называла это место своим домом, хотя и вела себя в нем, как хозяйка.
Однажды днем к усадьбе подъехал целый воинский отряд. Правда, в нем были не только воины. На светлой кобылке, смешно задирая стремена вперед и в стороны, трусил странный мужик — одетый в просторную одежду, с жидкими волосами и бородкой. А еще, похоже, сильно уставший или больной.
Рядом с ним, на красивом гнедом жеребце ехал почти такой же старый человек. Но этот смотрелся орлом, хоть и был невысок и сухощав — в воинской справе, которую носит стража, с пристегнутой к поясу саблей, коротко стриженый и гладко выбритый.
Мы как раз вышли во двор и встретили старших, как положено — с поклоном. Деды оставили лошадей, чтобы за ними доглядели молодые и подошли к нам со Славной. За ними шел высокий худой воин приятного вида — с карими глазами и длинноватым ровным носом. Уже не юноша, но еще и не достигший среднего возраста.
Подходя, все трое смотрели на меня. Деды — с интересом, а тот, что моложе — остро, недобро. А я вдруг узнала его и сердце замерло — видела его в наше селе. Этот был в том же отряде стражи, что и он. Был его соратником, а может и другом… точно знал о нем — где он, что с ним, выжил ли? Я дернулась к нему и не знаю, что он увидел на моем лице — ожидание или надежду, а может — радость? Сама не знаю, что нашло на меня, только взгляд его не то, что бы потеплел, но уже не пугал так сильно.
И тут старик-стражник ляпнул, сразу перестав мне нравиться:
— Так это ты, краса, с мертвяками разговоры разговариваешь?
Как по живому полоснуло обидой — это он так про маму мою, про бабушек? Про парня, болевшего душой за родню? Про того мужика, что хуторян о медведе упредил? Про того же Строга, что под лед кинулся, чтобы своей силой вражьих идолов не кормить? У меня лицо перекосило, и не смолчала, не смогла: