Мысли о Микее гнать не хотелось. Нельзя было не помнить и не думать о том, как сильно он любил меня. Как жарко и жадно вглядывался, заставляя чувствовать себя красой желанной, солнышком рыжим, его ненаглядной. Верить ему, потому что в его глазах я и была такой. Я так хотела бы быть для него всем этим до конца наших жизней, но не судьба…
Когда сильно потеплело и настали жаркие, даже душные ночи, я часто открывала окно и долго сидела возле него, глядя на деревья, притихшие без ветра, на звездное небо, что виднелось над ними… В окно тянуло прохладой, ночной свежестью, дышалось легко и свободно и опять хотелось… жить. А без него не получалось в полную силу — никак. Семейной жизни для себя просто не представлялось. И другого на его месте — обнимающего меня, целующего, я видеть не хотела.
— Микеша-а… месяц мой ясный, радость моя утраченная… — шептала я в теплую летнюю темноту, глотая слезы: — Как ты там без меня? Тебе так же тяжко на душе ночами? Так же жалеешь о том, что не успел изведать со мной? Я не хотела бы для тебя такого…
Хотелось его для себя, возле себя. И нельзя было с головой погружаться в тоску, понимая невозможность этого. Ради сына нельзя было.
Потому я и бросилась с головой в учебу, на которой настаивал Мастер. Читала в голос книги, которые он приносил, разбирала вместе с ним то, что вычитала в них. Изучала карты нашего государства и других земель. Слушала и запоминала историю правления в Тарте. Узнавала основы ведовства. Не для того, чтобы ему учиться, а чтобы понять, на что это ведовство способно.
Время от времени решала судьбу людских душ, помогая им найти покой на той стороне. Возникал рядом со мной Конь и говорил, что мне нужно делать: указать наследникам, где лежат необдуманно спрятанные от них деньги, отпустив жадного родича на ту сторону без сопровождения проклятий. Либо спасти от навета невиновного. Либо развеять подозрения в самоубийстве. Еще много чего за эти годы… но это было не так часто и не так уж тяжело для меня.
Потом, когда Зорян немного подрос, и к полутора годам его уже можно было оставить с охраной на малое время, меня стали учить верховой езде. Эта учеба проходила на площадке, где обычно тренировалась стража, вблизи воинских казарм. И обучал меня по поручению Мастера один из знакомых стражников. Натянув на себя мужские штаны, сшитые по мне, я изо всех сил старалась почуять конскую спину домом родным, как говорил когда-то ведун. Там же в один из дней я увидела Таруса, и почему-то зашлось сердце… я замерла и задумалась — с чего бы?
Поняла вдруг причину — значит, где-то здесь может объявиться и его друг. И встанет вопрос — говорить ему про сына или же не делать этого никогда? Просить свободы от слова или продолжить жить, как сейчас — просто и понятно для меня, не строя планов на будущее? Я просто испугалась того, что придется что-то решать. И потому, заволновавшись, сдуру подошла и спросила его про Юраса — как он, где, здоров ли? Ведун вскинулся, и на меня нежданно пахнуло лютым холодом: