В прихожей нашего дома с раннего утра ожидал Юрас. Меня упредил об этом Конь, и я хоть оделась, как положено. За мной хвостиком потянулся сынок. Которого пора было кормить. Вышла и хмуро уставилась на раннего гостя. Вспомнилось, как Мастер выгораживал его вчера, велел не винить ни в чем, и я заставила себя пригласить его в дом.
Он прошел за нами, опять почти не отрывая глаз от сына, и стал у стены, красиво увешанной оружием. Я вошла вслед за ним и уставилась, ожидая, что скажет. А он отчаянно взглянул и стал натягивать на руки тонкие перчатки. Я насторожилась, ничего не понимая. И увидела, как он тащит из-за пазухи обручальный плат… и не просто плат… О таком ходят легенды в отдаленных уголках страны, такие не всегда найдешь даже в больших городах у известных торговцев. Потому что он дороже золота в сотни раз — плат из тонкого паучьего шелка.
Он не приемлет мужской руки — твердой, испятнанной вечными мозолями от оружия или работы. Цепляется за них тончайшими нитями радужного окраса, тянется, рвется. Потому и касаются его мужчины только в перчатках. Такой плат передают в семье из рук в руки многие годы, хранят, надевают только на великие праздники. И сейчас он протягивал мне именно такой…
Осторожно раскинул, встряхнул воздушную ткань, сложил на косую вдвое, и подошел к нам с сыном. Зорян молча цеплялся за мою юбку и смотрел во все глаза, а я замерла, не зная, что мне делать. Плат невесомо опал на плечи, Юрас сжал их поверх него и сказал:
— Я беру тебя за себя. Хочу быть тебе мужем, а сыну отцом.
Из глубины души поднималась удушающая черная волна… Может, в этот миг я и совсем перестала быть фэйри. Дернула плечами, сбросила с себя его руки, сняла плат с плеч, бережно сложила дрожащими руками и протянула ему, отказываясь от такой чести.
— Зачем оно тебе? Ты хочешь себе сына? Так я сказала, что не собираюсь прятать его от тебя. Тогда зачем? Хочешь быть мужем? Вот так просто, не найдя для меня ни одного доброго слова? Думаешь, я схвачусь за эту возможность, потому что не достойна большего, меня нельзя полюбить? Но меня любили! Я была в его глазах красой ненаглядной, желанной. Он тянулся ко мне, как цветок к солнцу, а я отказала даже в поцелуе из-за проклятого обещания, данного тебе! А потом он ушел и погиб! Ненавижу тебя! За свою детскую глупость! За то, что смеешь видеть во мне только снадобье от своей несчастной любви! Верни мне мое обещание, я требую этого!
Он глухо спросил:
— Для чего это тебе… или для кого?
— Я с радостью буду хранить верность, но только не тебе — ему. Он дождется меня на той стороне, в том доме под большим деревом. Любимый мною и любящий так сильно..! А может, это ты так мстишь мне — подобным небрежением? Но если не я тогда — в твоей постели была бы другая. Я не так и виновата перед тобою, чтобы добровольно гробить свою жизнь. Так что — нет. Забери свой плат!