Сначала хотел всех отпрысков проворовавшейся сволочи лишить чинов, званий и дворянства, сослать вместе с негодяйскими родителями, но. поразмышляв, решился сыграть в «доброго товарища Сталина»…
Когда брат Миша пришёл просить за своего приятеля, гвардии поручика, чей папаша изрядно запустил лапу в казну, я приосанился и изрёк в пространство (а народу в кабинете было с полтора десятка) историческую фразу: «Сын за отца не отвечает. Но всё-таки поручику следует отбыть на Кавказ, на деле доказать, что он настоящий дворянин, офицер, человек чести и долга».
Через сутки рапортов на Кавказ и на войну в Калифорнию было подано более двухсот! Даже шестнадцатилетние юноши горели желанием кровью искупить непомерное стяжательство отцов. В Америку я таких «сынков» не решился отправлять, а вот усмирять горцев — да пожалуйста! Тем более после подвига или ранения, «семейный долг чести» считался погашенным и геройский сын мог смело смотреть в глаза людям, не разделяя грехов недостойного родителя.
Волю вольную получили почти 17 000 крепостных, имевших несчастье, а может и наоборот — счастье, числиться за такими вот казнокрадами. Но поскольку земля перешла в собственность государства, лишь ничтожная часть крестьян решилась уйти в самостоятельное плавание, остальные предпочитали жить поживать в родной общине, что меня начало уже здорово нервировать. Одно дело, когда мотаешься по стране и миру, общаешься с сибиряками, разными авантюристами, решившими поехать за юным великим князем сначала на Амур а потом и далее, через океан. Другие люди совершенно. А потом возвращаешься в Петербург, погружаешься в рутину повседневную, в болото бюрократическое и понимаешь — тут и десяти и двадцати лет мало для «мозгов переустройства» как у бар, так и у вчерашних крепостных.
Супруга порадовала «новостью». Сначала, когда императрица мялась, не зная как начать разговор, я подумал, что речь пойдёт о внеплановой беременности, даже хотел попенять милой — ведь решили, дать ей передышку, чего ж не убереглась то. дни не высчитала. Оказалось, не о том речь.
— Константин, я сегодня утром имела беседу с Марией.
— А почему тон такой трагичный. Т-а-а-ак. Продолжай.
— Она просила сказать тебе, что не даст Александру развод ни при каких обстоятельствах.
Началось в колхозе утро. Кстати, колхозы я официально ввёл — около сотни крестьянских хозяйств объединялись в коллективное хозяйство, государство выдавало в кредит лошадек и инвентарь, мой завод разросшийся к этому времени до мегапредприятия, имевшего сотни филиалов (ещё бы — сам император главный акционер) наловчился клепать бороны и плуги, даже косилки и сеялки пошли в продажу. Народ быстро привык к новому словечку и некоторые продвинутые землепашцы гордо говаривали: «Нет. мы не крепостные, мы — колхозники»!