10 июня 1968 года мы с доном Хуаном отправились на митоту. Ехать нужно было довольно далеко.
Я ждал этой возможности не первый месяц, но уверенности в том, что я хочу ехать, у меня все же не было. Я опасался, что на пейотном собрании мне придется принимать пейот, а это никак не входило в мои планы, о чем я не раз говорил дону Хуану. Поначалу он только посмеивался, но в конце концов твердо заявил, что ни о каких страхах слышать больше не желает.
Я считал, что митота была идеальным случаем для проверки составленной мною схемы. Я так полностью и не отбросил идею о наличии на подобных мероприятиях скрытого лидера, функцией которого было приведение участников к некоторому общему соглашению. Мне казалось, что дон Хуан раскритиковал ее из каких-то своих соображений, считая более целесообразным объяснять все, происходящее на митоте, с точки зрения видения. Я думал, что мои попытки найти объяснение с собственных позиций просто не соответствовали тому, что он хотел от меня. Поэтому ему было нужно отвергнуть мое рациональное объяснение. Для него это было достаточно характерно — он всегда отбрасывал то, что не укладывалось в его систему.
Лишь перед самым отъездом дон Хуан сказал, что берет меня на митоту в качестве наблюдателя, так что принимать пейот мне не потребуется. Я успокоился и даже ощутил некоторый подъем. Я был почти уверен, что на этот раз мне удастся раскрыть ту скрытую процедуру, при помощи которой участники митоты приходят к соглашению.
Мы выехали вечером, когда солнце уже клонилось к горизонту. Я чувствовал его лучи сбоку на затылке и жалел, что на заднем стекле моей машины нет жалюзи. С вершины холма я мог видеть расстилающуюся внизу огромную долину. Дорога была похожа на черную, лежащую на земле ленту, поднимающуюся и спускающуюся по бесконечным холмам. Какое-то мгновение я смотрел, как она тянется на юг и скрывается вдалеке за цепью невысоких гор. Потом мы начали спускаться.
Дон Хуан смотрел вперед и молчал. Мы ехали уже довольно долго, не произнося ни слова. В машине было очень жарко. Я опустил все стекла, но это не спасало, так как день был исключительно знойным. Меня это очень беспокоило и раздражало, и я начал жаловаться по поводу жары.
Дон Хуан нахмурился и насмешливо взглянул на меня.
— Во всей Мексике в это время жарко, — сказал он. — Тут уж ничего не поделаешь.
Я не смотрел на него, но знал, что он меня разглядывает. Набирая скорость, машина катилась вниз по склону. Краем глаза я заметил мелькнувший знак «vado» — «выбоина». Когда показалась сама выбоина, скорость была слишком большой и, хотя я успел немного притормозить, нас основательно тряхнуло. Я заметно сбавил скорость — в этих краях домашний скот свободно разгуливает и пасется у дороги, и туша сбитой машиной коровы или лошади — явление довольно частое. Один раз даже пришлось остановиться, чтобы пропустить нескольких лошадей, переходивших шоссе. Мое раздражение все нарастало. Я сказал дону Хуану, что всему виной проклятая жара. С детства я обостренно реагировал на духоту — в жаркие дни мне буквально нечем было дышать.