Еще до полного тактического окружения — к 25 июля — ослабленные войска этих двух армий фактически слились, это подтверждено приказом Ставки Верховного Главнокомандования. Они получили наименование «группа Понеделина» и тогда же были переданы из состава Юго- Западного фронта в состав Южного. Переподчинение войск, ведущих бой в замыкающемся окружении,— дело непростое. Мера эта была вынужденной: противник отрезал 6-ю и 12-ю армии от двух других армий Юго-Западного фронта, а локтевое соприкосновение с левым соседом — армиями Южного фронта — еще существовало (правда, недолго).
Мне кажется, что в рассуждениях о войне, в частности о сорок первом годе, сетуя на наши неудачи, обсуждая задним числом и подчас осуждая тогдашние решения и приказы, мы сплошь да рядом не принимаем во внимание временных, но очень тяжелых для нас успехов врага. Обстановка ведь была критической, положение наше — отчаянным. И прежде чем кого-то или что-то осуждать, следовало бы ответить на главный вопрос: было ли сделано командиром любого ранга и подчиненными, и войсками все, что возможно сделать именно в тех условиях?
Рассматривать окружение в Зеленой браме отдельно от всех прочих событий первого периода войны нельзя — мы не восстановим всей картины и места этих боев на двухтысячекилометровой линии схватки двух миров.
Тяжело было не только на нашем участке, не только на Украине, но и на Севере, и под Ленинградом, враг приближался к Москве, уже была потеряна Прибалтика, оккупирована Белоруссия...
Зеленая брама — всего лишь один из квадратов карты...
Нам было невыносимо тяжко, так же как и другим фронтам, армиям, дивизиям, полкам, батальонам, ротам.
И все же к концу июля 1941 года всему миру стало видно, что рушится гитлеровский план «Барбаросса», рассчитанный на молниеносную победную войну с «большевистской Россией».
Это стало понятно даже опьяненному успехами фашистскому командованию — есть немало подтверждающих документов. Это почувствовали и рассчитывавшие на легкий и прибыльный поход немецкие солдаты. При выходе из окружения я слышал разговор в хате. Один бравый гренадер изрек: «Мы возьмем всю Россию, но в последний советский город войдет последний немецкий солдат», и никто из товарищей по взводу не возразил ему.
Ну, а мы? Что мы думали, что мы чувствовали?
Мы исступленно, свято, бескомпромиссно верили в нашу победу. Никогда так плотно не смыкались судьба Отечества и судьба каждого ее сына.
Участь Франции и других покоренных стран Европы здесь не повторится! — с этой убежденностью бросались мы в неравный бой.