Так гибли парни, рожденные и выросшие при Советской власти.
Когда подполковник В. А. Новобранец раскладывал на столе свою рабочую карту, честно говоря, мне становилось не по себе. Карта свидетельствовала, что на нашем направлении у врага пятикратный перевес.
Но, странное дело, вместе с ознобом и каким-то спокойным предчувствием собственной гибели я испытывал чувство гордости: вот в рядах какой армии я нахожусь! Будто исчез у людей, окружавших меня, извечный страх, инстинкт самосохранения.
Землю свою мы теряли, но сопротивлялись яростно. Враг продвигался к Подвысокому пять недель. Если подсчитать, получается не более пяти — семи километров в сутки.
И это было вовсе не планомерное движение — сегодня пять — семь километров и завтра столько же. Врагу приходилось не только останавливаться перед несокрушимой стеной мужества, но и откатываться назад, неся большие потери.
Начальник генерального штаба гитлеровских сухопутных войск Гальдер записал в своем дневнике:
«Бердичев: в результате сильных контратак противника с юга и востока 11-я танковая и 60-я моторизованная дивизии были вынуждены перейти к обороне. 16-я танковая и 16-я моторизованная дивизии продвигаются очень медленно». А ведь гитлеровские генералы рассчитывали, что их танки будут проходить в день по 50 километров.
Право же, мне не надо ни на кого ссылаться, утверждая это. Ни на Новобранца, ни на позже прочитанные книги — я сам был там. Досадно только, что не вел записей. Записывать нам ничего не разрешалось. Доходило до смешного — на передовой говоришь с командиром батальона, хочешь записать имена отличившихся красноармейцев, а он за руку хватает: «Давайте не будем!..»
По некоторым повестям и романам первые недели войны можно себе представить чуть ли не как паническое бегство. Я читаю такие книги с недоверием, да еще и с некоторым ощущением превосходства очевидца. Мне довелось видеть иное — отступление в непрерывных боях, отступление с открытым выражением досады: «Пока живы, зачем отходить? Можем стоять насмерть».
Я видел отход по приказу, а это уже не бегство. Правда, картина была не из веселых: пыльные дороги, параллельное преследование, потоки беженцев вливаются в колонны войск, и все вдруг перемешивается — повозки и детские коляски, отрывистые команды и жалобное мычание недоеных коров. В смысле и звучании слова «беженцы» соединились и переплелись два корня: бег и беда. Есть ли слова горестней в лексиконе нашего времени?
Эти картины навечно впечатались в память.
А сохранились ли кино- и фотодокументы?