Но когда приходит любовь, она сметает все. Явление это, впрочем, до того банальное, что не должно бы вызывать никаких особых комментариев, тем более что происходит оно в интимной сфере. В моей интимной сфере.
Тем не менее сообщение о моем разводе в конце сентября 1966-го наделало много шума. Каждому надо было сказать свое словцо о легкомыслии актеров, их распущенности и моей якобы жизни в образе Дон Жуана-Казановы, дозволенной моими неотразимыми чарами.
Они как будто находят нормальным, что я плачу цену славы, – это беспрестанное любопытство моей жизнью переходит за грань. Эти СМИ присваивают себе права, которых не имеют, власть, которой не всегда заслуживают. Подтирка типа «Пари-Жур» дает заголовок: «Бельмондо разводится, но Урсула не победила», отвратительная статья, полная намеков один другого тошнотворнее. Я прихожу в ярость, потому что зло свершилось: материал опубликован.
Я требую права на ответ: «Эта статья, касающаяся моей частной жизни, которую вы позволяете себе описывать надуманно и нелицеприятно, не заставит меня вступить с вами в полемику о ваших оценках моих качеств «артиста по случаю», которым единственный судья – зритель. Я, однако, намерен сделать все оговорки насчет юридических последствий вашего вмешательства в мою личную жизнь, рискующего травмировать моих детей».
Довольно забавно читать их, когда я как раз нахожусь на съемках фильма режиссера «новой волны», с которым мне еще не доводилось работать и которого не упрекнешь в фильмах «случайных» или глупых, – Луи Маля[43]. Он предложил мне сыграть героя, которого я обожаю, придуманного Жоржем Дарьеном на анархистском подъеме конца XIX века, – «Вора».
Я обнаруживаю в себе что-то общее с этим Рандалем, выходцем из буржуазной, но разоренной семьи, пускающимся в воровство по-крупному, чтобы выжить, разумеется, но и чтобы подорвать установленный порядок и мораль. И я сохраняю его серьезность, его темные стороны. Я не делаю его веселым Арсеном Люпеном в невероятных приключениях.
На съемочной площадке я не меняю своих привычек и валяю дурака, сбивая с толку мою подругу Франсуазу Фабиан. Хоть она и знает меня со времен Консерватории, меня и мой зеленый свитер, на котором она забавы ради спускала петли, она все же глубоко потрясена моей безалаберностью в работе.
Разумеется, я ее поддразниваю, я развлекаюсь, как могу. Она не понимает, как мне удается в одну минуту переходить от комизма к серьезности моей роли сумрачного и циничного героя.
По выходе «Вора» критикам трудно принять, что я не дурачусь, как они привыкли. Им хотелось бы видеть меня более легкомысленным, порхающим, веселым, даже забавным. Если я не делаю в фильме трюка, какого-нибудь номера, не выдаю глупостей, не выполняю пируэтов, не прыгаю с лианы на лиану, если вдруг становлюсь актером, говорящим продуманный и глубокий текст, на меня сердятся, мне устраивают разнос.