– Магний! – и сам помогал запускать воздушный шар в небо; раздутый от водорода, рыбкой выскользнул шар из рук сигналыциков, и пакет магния (в фунт весом) разгорелся на высоте нестерпимым сиянием.
В этом безжизненном сиреневом свете все увидели лесовоз, спешащий в ночи куда-то прочь, а штабеля досок, ровно уложенные на верхнем деке, отсвечивали белизной, словно сахар. На приказ остановиться судно увеличило ход, скрываясь.
– Перва-ая… под нос его! Пощекочи…
Выстрелом под нос заставили судно остановиться.
– Абордажную… на борт!
Нет, еще были моряки доблести и отваги… В кромешной свалке волн спустили катер, и Вяземский сам возглавил партию обыска. Судно оказалось под флагом нейтральной Бразилии, но команда состояла из шведов (тоже нейтральных). В каюте капитана – ужин: тарелка, накрытая чистой салфеткой. Вяземский сорвал салфетку – там лежал кусок черствого хлеба. Богатая Швеция отдала все, что могла, Германии, и сама дохла с голоду.
– Команду собрать! Документы… Откуда идете? Карты!
– Идем из Онеги, – пробормотал капитан.
– Неправда! Это лес не онежский, на нем нет тавра онежской компании «Wood»…
В команде оказался лишний: офицер германского флота. Вяземский фонарем осветил перекошенное страхом лицо. Заставил немца встать лицом к борту и ударом ноги перекинул через поручни в кипящее море.
– Привет адмиралу Тирпицу! – И погасил фонарь. – Раскидать весь лес… ничего не жалейте.
Быстро летели за борт гладкие доски. Под ними – сорок семь немецких мин. Гальваноударного действия. Новенькие. Готовые к постановке.
Пистолет взлетел к виску капитана, не успевшего доесть свой последний хлеб.
– Слушай. Сорок семь – цифра сомнительная. Было или пятьдесят, или сто… Где остальные?
– Клянусь детьми, которых у меня четверо! – ответил капитан. – Было всего восемьдесят. Тридцать три мы поставили в Горле… на траверзе маяка Сосковец!
Вяземский сунул пистолет в карман полушубка.
– Я тебя прощаю, – сказал он великодушно. – Можно спускать шлюпки. Я прощаю всех! Всех, кроме вашего корабля…
Капитан глянул в простор океана – гибель в шлюпках еще ужаснее! – и выпрямился.
– Мы знаем ваш эсминец, – произнес с угрозой, – это «Бесшумный»!.. Вы ответите перед международным трибуналом.
– Можете созывать, – хохотал Вяземский, – хоть Священный конгресс! Нам сейчас наплевать, что о нас будут думать…
Оставили гибнущий от взрыва «лесовоз» и пошли далее. Вокруг все было зелено и красиво. Завернувшись в матросские шубы, сваленные в ходовой рубке, Вяземский спал на мостике, громко дыша в свою роскошную бороду. Мундштуки тромбонов торчали из его волосатых ушей, и рупоры выпевали привычное: «Пиуууу… пиууууу… пиууууу…»