– Да ну их к черту!.. Но там есть такой скромный юнец, мичман Носков, который ни прядет, ни вяжет. Матросы его затюкали, и вряд ли он откажется жить на берегу.
Тихоня мичман (трюмный специалист) вошел в мурманский триумвират, где пряли и вязали, конечно, француз и британец.
* * *
Был поздний час. Звонок от Уилки.
– Аркашки, – сказал он Небольсину, – нужен вагон.
– Зачем?
– Мы снимаем сейчас радиостанцию с вашего линкора «Чесма», как самую дальнобойную, она необходима на берегу.
Небольсину стало смешно.
– Послушай, дружище! А наша «Чесма» дала снять радиостанцию так легко, будто это не последние у нее кальсоны?
– Но ты же знаешь, Аркашки, что решения Союзного военного совета отныне закон для Мурмана… Мы будем ставить радио на Горелую Горку… Дашь вагон?
– Бери, – ответил Небольсин, зевая.
Интервенция начиналась словами. Вполне вежливыми. Как бы на правах старой дружбы и взаимопонимания.
Твердыми пальцами Спиридонов заталкивал в магазин маузера желтые головки патронов. Павел Безменов вслух читал сообщение о наступившем мире. Спиридонов поставил маузер на боевой взвод. Сунул его в деревянный кобур, засаленный и вытертый.
– Мир? – сказал. – Ну теперь держись: драка начнется.
Не сказав «до свиданья», Спиридонов вышел. На складе он получил паек. Подбросив на руке буханку, спросил:
– Эй! Это на сколько же?
– До конца, – ответил кладовщик.
«До конца чего? – подумал чекист. – До конца недели, надо полагать». Подумал, разломил буханку пополам и обе половины распихал по карманам куртки. На дальних путях Петрозаводской станции его уже ждал паровоз. Мимоходом, на прощание, Спиридонов еще раз заглянул в контору Совжелдора.
– Павел, – сказал Безменову, – ежели Ронек меня спросит, скажи, что от Кеми я пойду в лес на финнов!
– А отряд Комлева никак не нагоните?
– Нет. Комлев звонил в четыре утра уже из Кандалакши, он крутит колеса дальше – на Мурманск… Будь здоров!
Мчась в вагоне на север, Спиридонов поглядывал в окно.
Он уже знал, что Кемский и Александровский уезды Мурманск объявил на положении осадном. Полоса дороги тоже была поставлена под ружье.
А за окном тихо… От полустанков – лыжни и следы санных обозов, страшные следы: здесь провезли за границу золото, драгоценный хлеб, дивные полотна Рембрандта, кружевные кубки из царских подвалов. Увезли навсегда из России: хлеб сожрет немецкий солдат, золото пойдет на заговоры шпионов, а ценности загонят с молотка на пышных аукционах…
Такова-то эта Мурманская дорога… Вроде все тихо за окном вагона. Не шелохнется лес, придавленный грузом снега, только черное воронье каркает беду над полянами. А приглядись к юркому взору начальника станции – волк; а послушай, что говорят на проводе враги-эсеры; а подыши в зале ожидания на вокзале – и почуешь, как среди российской вони самосада «Феникс» крадется сладкий дым иностранной «Вирджинии»…