– Но немчура-то…
– Немцы здесь ни при чем!
– Но жиды-то…
– И евреи ни сбоку припека!
Атрыганьев вздохнул и забрал со стола свою палку.
– Я могу быть свободен? – спросил он, багровея.
– А я никогда и не связывал вас ничем…
Направляясь к дверям, предводитель все-таки не сдержался и выговорил с наслаждением:
– Сочту своим долгом честного столбового дворянина предупредить вас, князь, что вы опасно либеральничаете. В городе уже известно о том спиче, какой вы закатили на поминках по Симону Геракловичу.
– Что же вам не понравилось в этом «спиче»?
– Я понимаю, – намекнул Атрыганьев, – вы были несколько не в себе. Марсала-то крепкая! Но… нельзя же, князь, вот так, среди бела дня, призывать конституцию!
– Кому что нравится, Борис Николаевич: один любит арбуз, а другой – свиной хрящик.
– Позвольте откланяться? – сказал предводитель.
Сергей Яковлевич не пошевелился.
– Князь! – возвысил голос Атрыганьев. – Я вам кланяюсь. Мышецкий смотрел куда-то мимо него.
– Без працы не бенды кололацы, – сказал он, и Атрыганьев выскочил за двери.
Тогда он позвал Огурцова, велел закрыть кабинет.
– Всю жизнь я презирал пьяниц, – сказал Мышецкий и разлил водку по стаканам. – Средство простонародное, но зато безотказное… Вот за этим окном пролетел однажды мужик. Взял вот так – и пролетел! А куда он делся потом – не знаю.
– Умер, – сказал Огурцов.
– Что?
– Умер, говорю. Пятеро детишек – мал мала меньше…
Сергей Яковлевич быстро опьянел от крепкой «монопольки».
– Ну и ладно! – сказал он. – Я тоже вот вскоре… полечу. Только раздуются фалды моего фрака да посыплется из карманов мелочь. Кто-нибудь подберет… Выпьем! Паскудно все и проклято – все, чего ни коснешься!
– А вы-то меня, – вдруг закусил губу Огурцов, – как собаку худую, шпыняли. Сколько вы меня по этой половице гоняли… Стыдно, сударь! Я ведь в отцы вам гожусь…
Мышецкий положил руку на плечо старого чиновника:
– Простите… прости!
– Маленький я человечек. Вот такой крохотный, – Огурцов показал свой ноготь. – А мне ведь тоже, как и вам, желательно себя человеком чувствовать! Прилетели вот вы сюда к нам, наорали на всех, распихали по «третьему пункту». А чего вы добились-то? Взяток – не брать. Да мы и без вас хорошо знаем, что – грех это! Не для этого вас из Петербурга прислали.
– Огурцов, брат мой, о чем ты?
– Выпили мы полсобаки, и ладно! Могу еще сбегать за половиной… Что вы так на меня смотрите, князь? Думаете, я не беру? Эва, с чего бы пил тогда я? У нашего брата, чиновника, своя статья. Рабочий – бунтует, потому что ему взять-то – негде! А мы и не бунтуем, потому что… берем!