Барон Сегье осмотрелся. Бог мой! Он даже не знал, что девица де Еон, этот таинственный дипломат и забытая писательница Франции, жила в такой отвратительной бедности. Почти голые стены, холодный камин, заброшенное рукоделие на пяльцах.
И всюду – шпаги, шпаги, шпаги!..
К нему подошла мадам Колль – приживалка покойницы.
– Когда это случилось? – шепотом спросил ее консул.
– Около полуночи, месье.
– Бумаги, – намекнул Сегье. – Бумаги.., где? Мадам Колль кивнула в угол. Там лежал большой узел, завернутый в шкуру медведя, до полу свисали печати короля и пахло сургучом. Англичане – опередили. «Как всегда…» Впрочем, в этой поспешной описи имущества ничего не было удивительного, ибо полиция Лондона давно подозревала покойницу в чеканке фальшивых денег…
– Внимание! – провозгласил Кампеланд. – Понятых, прокурора и консула прошу сюда подойти… Ближе, ближе.
Сегье шагнул к неряшливой постели, на которой лежала маленькая, но величавая покойница с желтым личиком. Тонкие губы старухи еще хранили предсмертную улыбку, и один глаз ее тускло взирал на любопытных гостей.
– Начинаем, – сказал хирург.
– Постойте, сэр! – остановил его прокурор и повернулся к понятым. – Джентльмены, – произнес он, взмахнув шляпой, – надеюсь, вам известно то высокое официальное положение, какое прежде занимала в этом мире покойница. А потому прошу отнестись к процедуре осмотра со всем вниманием… Начинайте, сэр!
– Извольте, – ответил Кампеланд, и с покойницы слетело тряпье одеял, пошитых из цветных лоскутьев; затем нищенские юбки взлетели кверху, обнажая стройные мускулистые ноги. – Смотрите!..
И барон Сегье подхватил мадам Колль, которая вдруг рухнула в обморок.
– Все ясно, – сказал врач, сбрасывая перчатки, – покойница никогда и не была женщиной… Можете убедиться сами: великий пересмешник Бомарше был одурачен, и он (ха-ха!) напрасно предлагал ей руку и сердце.
Мадам Колль с трудом обрела сознание:
– Но я-то, господа.., я ничего не знала. Клянусь! Барон Сегье был растерян более других:
– Что же мне отписать в Париж императору?
И, захлопнув саквояж, грустно усмехнулся Кампеланд:
– Что видели, то и опишите, господин консул…
На рассвете к смертному ложу де Еона подсел с мольбертом художник, и через несколько дней книготорговцы Лондона выбросили на прилавки свежие оттиски гравюр. Эти гравюры были не совсем приличны с точки зрения моего современника, но тогда, в самом начале прошлого столетия, они красноречиво убеждали всякого, что кавалерша де Еон была мужчиной. «И без всякой примеси иного пола!» – как гласило официальное заключение, заверенное понятыми и нотариусом Тайна мистификации секретной дипломатии XVIII века, казалось, была разрешена навсегда.