– Мое дело – сторона... пожалте! – сказал Гаврилов.
Тут Бабкин горячо облобызал Никитина, перекрестил его:
– Ну, Витенька, посиди-ка тут да подумай...
Дверь замкнулась, и тишина вонзилась в уши Никитина как-то зловеще. Сколько минут пробыл он в этой камере – не понял, пораженный формою камеры, которая не имела углов. Были в ней только три дырки (сверху для света, сбоку для приема пищи, а третья внизу для нужды), но... Где же углы? Виктор Никитич увидел себя заточенным не в куб, даже не в шар, а в какое-то узкое пространство, имевшее форму яйца. Все и всюду было овальное, даже койка и столик изгибались, повторяя кривизну камеры. “Ни стать во весь, хоть только средний рост, ни лечь, вытянувшись, положительно нельзя было, и принужден был стоять согнувшись”. Какие там годы, какие там часы? Считанных минут понадобилось, чтобы Никитин испытал странное, давящее беспокойство, безумное желание вырваться из этого каменного узилища, имевшего форму куриного яйца.
– Григорий Данилыч! – стучал он в двери. – Да откройте же! Ну, пошутили и – хватит... ей-ей, мне довольно...
Бабкин не стал его мучить – выпустил. Когда же Никитин из каземата спустился во двор, то увидел, что по щекам караульных солдат текут слезы.
– Братцы, чего вы плачете? – спросил он.
– Ах, ваше благородие! – с чувством отвечал за всех пожилой фельдфебель. – Мы ведь решили, что генерал Бабкин привез навсегда в “мешок” упрятать... Оттого и плачем, что очень уж нам жалко вас стало. Не приведи Господь сюды-тко попадаться!
Бобруйский комендант тут же наградил Гаврилова рублем, а солдатам – из своего кошелька – раздал полтинники.
– Ваши слезы, – сказал Бабкин, – делают вам честь. Вы меня утешили тем, что по-христиански любите ближних. Спасибо вам, братцы... Ну как? – спросил он потом Никитина, подзывая коляску.
– Страшно, – не стал притворяться смелым Никитин. – Но слезы ваших солдат и меня растрогали...
Поехали обратно в город. Никитин после долгого молчания, потрясенный кратким заключением, спросил у генерала, откуда взялась эта странная камера в форме яйца?
– Это форт Вильгельма, – пояснил Бабкин...
...Николай I был женат на прусской принцессе, поддерживая родственные связи с Берлином, сам часто бывал в Пруссии, и Гогенцоллерны навещали его в России. Одно из свиданий с братом жены Вильгельмом (тогда еще наследным принцем) состоялось в Бобруйске. Как-то вечером Николай с шурином катались верхом в окрестностях города, и, въехав на холм, Вильгельм сказал, что эта возвышенность самой природой создана для сооружения на ее вершине форта. Император согласился заложить здесь форт как предместное укрепление Бобруйска.