Юра не старается нравиться мне как мужчина, и мне это импонирует. Это его качество делает возможными наши отношения. Я почти уверена, что он не видит во мне женщину. Потому что он вообще не видит женщин. Он не оборачивается на улице или в больнице на ноги, которые даже я не могу пропустить. Он не пропускает никого в дверях, когда говорит по телефону или несется, на ходу читая заключения. Наверное, к этому его приучили немецкие феминистки. Хотя мне он открывает дверь, но только потому, что за руку меня держит Миша. Иногда я чувствую, как он старается быть предупредительным и как ему при этом неловко. Я не чувствую негатива в свой адрес, но, думаю, это только результат самоконтроля. Он меня терпит, потому что я ему нужна. Но я уже научилась видеть, как его лицо, и без того не выдающее эмоций, становится каменным, когда к нему подходит какая-то сердобольная мамочка в сквере, уверенная в себе пациентка в больнице, хорошенькая медсестричка или официантка в кафе. Они его раздражают, и он этого не скрывает. Он такого высокого о себе мнения или все же гомосексуалист? Я не замечала повышенного интереса к мужчинам. Я видела, как его глаза меняют выражение, только когда привозят какой-то полутруп или осложняется течение болезни.
Трудно было разобраться в чувствах и мотивах этого человека, и долго над этим думать я не могла. Даже если он извращенец и маньяк, меня это могло не волновать, потому что я не чувствовала угрозы для своей жизни и здоровья. И главное, я перестала бояться, что он посягнет на мое тело или душу, они не входили в поле его научного, а значит, единственного в жизни интереса.
Несколько раз я уже оставалась у них ночевать, на улице к нам обращались со словами: «Не хотите ли вы с женой…?», и меня это не задевало. Понятно, что мы производим такое впечатление, и не будем же мы бегать за каждым, доказывать всю сложность наших хитросплетенных отношений? Нет, конечно.
Немного труднее в больнице. Мне часто приходится туда заходить, это наш перевалочный пункт. После съемки я заезжаю, забираю Мишу, Юра идет на операцию, а я еду расшифровывать снятое на телеканал. Иногда Юру приходится ждать. Я могла привести ребенка и тихонько уйти, потому что прямо в коридоре у кого-то на части разваливался череп или кому-то в автомобильной аварии сломали позвоночник. Я даже совершала беспрецедентные для себя поступки и отменяла съемки. Потому что видела, как Юра работает, и мне становилось стыдно. «Дорогой, возьми ребенка. Оставь этого расчлененного и возьми ребенка, а меня ждут на открытии сезонов моды. И не надо так на меня смотреть. Это важно, это моя работа, а это не мой сын!» Нет, я не могу так сказать. Одно дело – запланированная операция, а другое – внезапное происшествие и секунды жизни, которые благодаря хирургу могут стать годами, а могут остановиться прямо сейчас.