Юноша вспыхнул, дёрнулись желваки на скулах, а взгляд стал ошалелый и потемневший, даже свирепый, такою злость и в самом деле только в бою иметь, подучить бы только ратному делу, и толковый воин бы получился.
— Даян! — раздался грозно, что гром по весне, голос Радима откуда-то с крыльца.
— Ты здесь нужен, защищать острог, — успел только сказать княжич, как подступил староста, протискиваясь через толпу.
— Ты что же, против моего слова вздумал пойти?! Вот я тебе десять плетей всыплю! — набросился старший на парня.
— Не нужно, — остановил его княжич.
Даян стиснул челюсти, развернулся и рванул прочь.
Вяшеслав кивнул и, решив прекратить балаган, выкрикнул, призывая к отбытию. Воины повернули к воротам. Пребран, окинув единым взглядом двор, на котором уже толпилось много народа, и не только мужчин, но и баб — и когда успели, — тронулся с места, решая как можно скорее покончить с этим всем, нагнал удаляющихся по заснеженной дороге воинов. Желал он одного — увидеть по возращении Даромилу.
— До излучины к обеду должны добраться, а там и взять след, — подбодрил воевода, как только княжич с ним поравнялся.
Покинув окрестности острога, мужчины свернули с главной дороги, пуская лошадей к реке, которую местные прозвали Вольха. Русло её оказалось достаточно широким, огибало лесистые мысы, теряясь в снежной белизне. Путники спустились на лёд — всё идти ровнее, — не забывая оглядываться по сторонам, всматриваясь в гущу леса, ожидая подвоха с любой стороны. И хоть защищала броня, а все же пущенная недругом стрела может и в шею, и в голову угодить. Нападут ведь и на воинов, чтобы взять оружие да лошадей — для разбойников это самое ценное да ещё таке добротное.
И всё одно не о том Пребран беспокоился, всё возвращался мыслями к вчерашней встрече. Залегало всё глубже тяжёлым железом беспокойство — что, если Даромила покинет острог, пока он за душегубами по лесу гоняется? Что, если Ярополк всё же нагрянет? И гнал от себя эти мысли, приказывая себе не думать о том. Не только собой, но людьми рискует своими, и не просто людьми, а лучшими воинами, ставшими братьями за время пути, каждый из них был ему дорог. И главное, теперь бы не потерять ни одного из них и самому не сгинуть, хоть и славная смерть — в бою, спасая неповинных людей, но жить теперь хотелось как никогда сильно.
Когда день перемахнул за середину, всадники сошли со льда, погрузившись в лес, благо буря не поднималась, идти было легко через стройные стволы сосен, окутанных снегом. Шли недолго, лес вдруг поредел, сменяясь берёзовым молодняком, а потом и вовсе оборвался, и взору открылась деревенька из семи дворов. Только от той деревни, какая была здесь, мало что осталось: погорелые избы, как разбитые гнёзда с вывернутыми столбами и створками, проваленными крышами, а у других так и вовсе только каменные печи и остались. Ясное дело, при приближении никто к всадникам не вышел, никто не встретил с поклоном, а если кто выжил, ушёл давно.