После ухода на покой мое образование продолжилось примечательным образом. Меня приглашали в Гарвард; в Аспирантский богословский союз в Беркли, Калифорния; в Тихоокеанский университет в Стоктоне, Калифорния; в Университет Дрю в Мэдисоне, Нью-Джерси. Я обнаружил, что каждый день могу по часу упражняться на беговой дорожке и одновременно учиться – слушать аудиокнигу или даже смотреть какой-нибудь университетский курс на DVD. Так я учился у преподавателей лучших американских университетов. Вся эта интеллектуальная деятельность предназначалась для ускорения внутреннего диалога между верой, которую я представлял, и обилием моих знаний: многие из них ставили под сомнение предпосылки веры, которую я исповедовал. Я уже чувствовал напряжение между чувством защищенности и истиной.
Порой, к растерянности моих более традиционных братьев и сестер в христианской вере, становилось очевидно, что я все больше и больше отдаляюсь от церковной жизни. Для меня должно иметь смысл то, во что я верю, по моим собственным заявлениям. Религия, сосредоточенная в гетто, меня не интересовала. Мне хотелось мирской религии, столкновения веры и знания. Написать эту книгу я решил, чтобы намеренно свести вместе знания и веру. Я пожелал выяснить, верю ли я до сих пор в жизнь после смерти. Для меня ни один другой вопрос не ставил проблему веры так же остро, как этот. Еще никогда мне не доводилось предпринимать столь сложные исследования и бросаться в такую отчаянную писательскую авантюру. Однако я решил не сдаваться, пока не подвергну основной религиозный вопрос о жизни после смерти атаке современных знаний и не посмотрю, устоит ли он как догмат, в который может искренне верить человек XXI века, в том числе и я сам.
В работе над книгой я обнаружил в себе еще один удивительный сдвиг. Он казался предельным, и я задумался, не станет ли он последним. Сначала я перешел от пряток в религиозной атмосфере защищенности к критическому осмыслению религии. Это осмысление было и продолжало оставаться чрезвычайно важным, однако уже появлялось то, что оказалось важнее. Я обнаружил, что помимо мышления есть и «бытие», и это «бытие» – еще более глубокий аспект жизни. Именно бытие, а не мышление, в конце концов привело меня к убеждению, что жизнь вечна. Однако я не мог достичь этого уровня одним только выходом из моей религиозной традиции: я должен был пройти через нее, а затем выйти за ее пределы. Вот почему мне пришлось снова обратиться к Иисусу, ключевой фигуре в традиции моей веры – и в предыдущей главе я показал, как именно я это сделал. Мой путь к Богу пролегал через новое понимание того, кто я есть. Меня пробудила история Иисуса.