– У меня ее нет! Кесслер, наверое, где-то ее потерял!
Лицо у доктора сделалось грустным. Господи, как же я презирала его за это! Потом он кивнул, и Кесслер сделал что-то такое, что Финн закричал.
К тому времени, как Финн замолчал, у меня уже саднило сорванное горло и отбитые об дверь кулаки. Тяжелые шаги Кесслера и более тихие доктора прошли мимо моей камеры и затихли вдалеке. Вина навалилась на меня свинцовой тяжестью, сделав мои движения медленными и отнимая последние силы. Я стянула с койки тонкое хлопчатобумажное одеяло и подушку и свернулась на холодном полу рядом с вентиляционным отверстием.
– Финн! – шепотом позвала я. – Ты здесь?
Тишина. Ненавидит ли он меня так, как я сама себя сейчас ненавижу?
– Финн!
– Извини, я только вернулся. Выходил за пиццей.
Я разревелась.
– Эй! – Его голос был тихим и хриплым. – Брось, все в порядке.
– Заткнись! – прорыдала я. – Не смей меня утешать! Из-за меня тебя пытали!
– Брось, Эм, со мной все в порядке.
– Вот и нет!
– Вот и да. Мне просто…
– Что?
Финн вздохнул.
– Мне просто хотелось бы увидеть тебя.
Я придвинулась к стене, вжалась в нее и раскинула руки, как будто обнимала его. Глупо. Хорошо, что он этого не видит, но мне стало немного лучше.
– Мне тоже.
– Помнишь, когда ты ненавидела меня?
Я не то засмеялась, не то фыркнула, не то икнула.
– Ну, ты был просто невыносим!
– Я думаю, правильнее будет сказать «неисправим».
Я снова прижалась лбом к стене и на мгновение позволила себе вообразить, будто это его плечо, теплое и надежное.
– Ну ты и позер.
– Эй, я только что претерпел пытки ради тебя. Не ущемляй мое эго.
– Финн…
– Ш-ш-ш… – тихо сказал он. – А теперь скажи мне, как ты тогда ошибалась и какой я замечательный.
Он вправду замечательный. И он этого не заслуживает.
Да и я тоже.
– Я собираюсь убить его, – тихо сказала я.
– Да, я знаю.
– Я серьезно. Мы выберемся отсюда, и я убью его.
И я шепотом рассказала через решетку вентиляции обо всем – о стоке, о листке бумаги, о послании в самом низу листка. Молчание Флинна было глухим и непроницаемым, как разделяющая нас стена. Я попыталась представить его. Лохматая светлая шевелюра – возможно, отчаянно нуждающаяся в стрижке, – завитки волос за ушами и на шее. Голубые глаза широко раскрыты, потрясенный взгляд устремлен в пространство. Или у него зеленые глаза? Нет, точно голубые. Голубые, словно глубокая чистая вода. Рот разинут. Но как я ни старалась, я не могла вспомнить, какие у Финна губы. Тонкие или полные? Розовые или бледные?
Я уже и не помню толком, как выгляжу я сама.
– А мы сможем это сделать? – спросил он в конце концов.