— Оставьте плечо! Оставьте!
Голос был, как у ребенка. Меня снова положили в снег.
— Поверни, поверни его вправо! — командовал солдат.
Меня несли на носилках. Вокруг было удивительно тихо, и только лошадь, стоявшая по колена в снегу, жалобно ржала. Где был ее хозяин? Вдалеке солдаты гонялись за лошадьми без седоков.
— Прогнали москалей? — спросил я.
— Еще как прогнали, — весело сказал один из солдат, несших меня. — Гейсмар кричал «марш-марш», а они врассыпную — и в лес!
— Одиннадцать пушек, пан подофицер, мы захватили! — сообщил другой.
Я все не решался посмотреть налево. Казалось, у меня нет руки. Все-таки посмотрел. Рука была на месте, но шевельнуть ею я не мог.
Меня уложили на взгорке на солому около зарядного ящика. Снова ушли подбирать раненых.
Когда я очнулся, рядом на ящике сидел генерал Дверницкий
и что-то писал. Потом генерал отдал бумагу адъютанту, сел на коня и поехал на поле боя. Я смотрел ему вслед и все думал: «Хотя бы еще разок подержать его руку, как тогда, на берегу Вислы»…
Я опять уснул и не помню, как меня дотащили до лазарета. Если бы не начали разрезать мундир и рубашку, я, наверное, спал бы несколько суток.
Кожа на плече у меня была содрана, и мясо торчало из раны клочьями.
Лекарь прикоснулся к ране, я заорал.
— Ну же! — прикрикнул лекарь. — Потерпи, пан подофицер! Я должен достать оттуда картечь или черт знает что там у тебя…
Он хотел поднять мою руку, но я опять так заорал, что лекарь вздрогнул. А мне ничуть не было стыдно.
— Тогда поднимай руку сам. Ты меня перепугал.
— Не хочу! Не хочу и не могу!
— Жаль. Придется ампутировать. — И лекарь взял пилу.
— Могу! — неистово закричал я, поднял руку и лишился сознания.
Меня привели в чувство аммиаковым раствором. С детства я помнил этот запах.
— Ну и хват! — поощрил меня лекарь. — Теперь все
ясно. Вот твоя пуля! — и он показал мне картечинку. — Должен сказать, пан подофицер, ты счастливчик. Если бы она прогулялась на полсантиметра глубже, у тебя была бы раздроблена кость.
Он принялся ковырять мое плечо так, что я света невзвидел. Отрезая кусочки мяса, лекарь приговаривал:
— Ты пойми, хлопчик, это уже неживой кусок, и его нужно убрать, а то загноится… Ну потерпи немного. Вот я почищу, а ты расскажи… Говорят, тебе сегодня вздумалось поиграть с ядром?
Но я не мог ничего рассказывать. У меня темнело в глазах, я кусал губы, гримасничал и храпел, как перепуганная лошадь. После перевязки меня, совершенно обессилевшего, унесли в другую избу и оставили в покое.
Рано утром я проснулся оттого, что кто-то присел на мою койку. Поглядел, а это сам генерал.