– Хорошая девочка, – улыбнулся Белецкий. – Держись за неё, Андрюха. С ней точно не пропадёшь. А с этим лесником что будет? С сестрой его? Ты что-нибудь знаешь о них? Я, видишь ли, как-то… не особо следил за новостями в СМИ. Нелегко было снова всё это переживать.
Андрей пожал плечами.
– Его судить будут, конечно. А сестру вернули в психиатрическую лечебницу. Он же, когда забирал её из больницы, никому из односельчан ни слова про это не сказал. Никто и не в курсе был, что она у него в лесу жила все эти годы… Так-то она не буйная, не опасная, просто не в себе. Чуть что – кричит страшно, плачет… Но представьте, каково ей пришлось – при первом же шухере лесник её в подвал прятал, от посторонних глаз подальше. А уж если сам уходил из дома, то запирал её там надолго. Днём она вообще никогда на свежий воздух не выходила, он только ночами с ней гулял. Она кричала иногда, звала на помощь. Многие могли слышать, но… либо не придавали значения, либо думали на дикую птицу или зверя, либо списывали на призрак цыганки Насти, – невесело усмехнулся Андрей.
А Белецкий вдруг вспомнил перепуганную Асю на крыльце гостевого дома – там, далеко на севере, ужасно давно, как будто в прошлой жизни… Женский крик, их короткое случайное объятие, прерывистое обжигающее дыхание… А затем, спустя несколько дней – поцелуй, о котором она так просила. Почему-то думать об этом ему было тяжело и немного горько. То ли чувствовал свою непонятную вину перед ней, то ли…
Но в этот миг Галинка так светло и радостно улыбнулась ему, что все видения из прошлого тут же рассеялись без следа и без сожалений.
Саундтрек к фильму «Цыганская любовь» был, наконец-то, полностью записан. Вера вздохнула с облегчением, поскольку не могла больше петь с прежней лёгкостью – голос понизился на целых два тона.
Она никому не сказала о своём интересном положении, почему-то боялась. Беременность у неё была классически-хрестоматийная, по всем законам жанра: тошнота, слабость и сонливость одолевали её сутки напролёт. Когда у Веры выдавался выходной, она просто целый день лежала в постели, иногда выползая на кухню, чтобы что-нибудь съесть, превозмогая отвращение – мутило от запаха буквально любой пищи.
В театре она продолжала работать в обычном режиме, хотя понимала, что рано или поздно придётся поставить руководство в известность. Вера даже перестала общаться с поклонниками после спектаклей – проскальзывала через служебный вход прямо к машине, нацепив тёмные очки, и игнорировала просьбы об автографе или совместном фото. Некоторые фанаты стали обиженно писать в сети, что Вероника Мендес зазналась – но ей было плевать. Единственное, что её заботило – это ребёнок и его здоровье. Она дико, панически, до судорог боялась за него.