Богдан крепко сжимал рычаги фрикционов. Сзади, за спиной, прерывисто дышали Левцов с Могилкиным. Как они попали в машину, Сократилин не видел и не слышал. Но очень обрадовался, что они здесь, с ним. Сократилин отлично знал «бэтэшку» и любил эту юркую быстроходную машину. Руки у него дрожали, но не от страха, нет. Чего теперь ему бояться? Он почему-то был уверен, что машина его не подведет: она заведется, и заведется сразу, как только он нажмет кнопку стартера. Руки у него дрожали от нетерпения.
Богдан закрыл глаза и выжал педаль главного фрикциона.
Визг стартера, оглушительная стрельба выхлопных труб, лязг гусениц — все смешалось. Танк рванулся, перескочил кювет, как соломинку, сломал молодой тополек, и его затрясло на булыжной дороге.
«Осторожно, Богдан», — приказал себе Сократилин, и в ту же секунду ударил в грузовик. Он занимал полдороги. Кузов грузовика отделился от кабины и опрокинулся. Теперь промедление было действительно смерти подобно.
Сократилин выжимал из машины все, что только можно было выжать. Давно осталось позади село, немцы, стрелявшие по танку из автоматов.
Левцов во всю глотку ревел: «Броня крепка!…», Могилкин кричал что-то непонятное. Они мчались на восток! И солнце уже всходило, огромное, раскаленное, плоское. И туман, смешиваясь, с дорожной пылью, клубился.
С шоссе свернули на грунтовую дорогу. Машину теперь не трясло, и она бежала, покачиваясь, мягко шлепая траками. Левцов с Могилкиным уселись на башне, свесив в люк ноги. Им было немножко холодно. Солнце с каждой минутой желтело, поднималось все выше и выше. Туман редел, рвался на клочья, забивался в ямки, ложбины и там таял. Подул ветерок, и все вдруг заблестело, засверкало, заиграло. Небо бездонно синее, пестрые крестьянские поля. Рожь уже выталкивает из своих зеленых трубок серые колоски, узкими полосками белеет гречиха, и клевер уже покраснел.
Дорога нырнула в балку, из балки — на холм. Проехали луг, он цвел вовсю, и уже подсыхал. Потом потянулся кустарник, кустарник сменил сырой и угрюмый лес из осины, хилой березы да ольхи с крушиной и непролазного ивняка.
Дорогу пересекла быстрая каменистая речушка. Переехав ее вброд, Сократилин заглушил мотор. Попили, помылись и поехали дальше. Лес кончился внезапно, и Сократилин резко посадил «бэтэшку» на тормоза. И вовремя. Еще секунда, и танк свалился бы в глубокую воронку. На краю воронки стоял, скособочившись, немецкий танк с поникшей пушкой и настежь распахнутыми люками. А метрах в пятидесяти от него они увидели батарею 122-миллиметровых орудий. Батарея, видимо, только что заняла позицию, приготовилась к бою и не сделала ни одного выстрела. Ящиков со снарядами — штабель, и ни одной стреляной гильзы. И только у одного орудия сбита головка панорамы. Труп артиллериста лежал поперек станины, свесив до земли голову и руки.